Аракелов не ответил. Минут через пять Грегориани выпрямился и хлопнул Аракелова по спине:

— Вставай, дух, одевайся побыстрее, а то прохватит — сквознячок здесь…

Аракелов поднялся, несколько раз передернулся всем телом, как вылезший из воды пес.

— Ох, Гиви, — сказал он, — после твоего массажа целый час собираться надо, каждая мышца не на своем месте.

— Как раз на своем, кацо, — откликнулся Грегориани, моя руки. — Как раз на своем! После моего массажа каждая мышца на десять лет моложе делается…

— Знаю. — Аракелов уже натянул брюки и свитер и стоял перед Зададаевым в положении «вольно». — Спасибо, Гиви. Я пошел.

— Да, — сказал Зададаев, — мы пошли. До свидания, Гиви.

Они молча поднялись на палубу А и пошли по длинному коридору, однообразным чередованием дверей по обеим сторонам напоминавшему гостиничный. Перед аракеловской каютой они остановились. Аракелов открыл дверь, и они вошли внутрь.

— Ну, теперь докладывай.

Зададаев сел на диван и закурил. Аракелов устроился в кресле. Он сжато доложил свои соображения.

— Ясно, — сказал Зададаев. — Значит, сероводород… Надо будет связаться с Гайотидой, предупредить их… Интересно… Если память мне не изменяет, впервые дрейфующие облака сероводорода были обнаружены лет семьдесят назад. Но до сих пор они никому не мешали. А ведь все субмарины Океанского патруля ходят на турбинах Вальтера. Значит, придется теперь что-то менять… Создавать службу слежения за этими самыми сероводородными облаками.

— Константин Витальевич… — начал было Аракелов.

Зададаев посмотрел на него и улыбнулся.

— Эх, вы… А еще без пяти минут военный моряк… Все правильно. Не волнуйтесь.

«Только вот как тебе не волноваться, — подумал Зададаев. — Я бы на твоем месте еще не так волновался. А ты ничего, молодцом держишься. Во всяком случае внешне. Молодцом!»

— Константин Витальевич, кто в «Марте» был? Внизу не разглядеть — освещение не то…

— А то я не знаю.

— Простите. Да и времени мало было: когда я подплыл, «Марта» уже четыре чеки из девяти вынула, потом еще одну, а к остальным ей манипуляторами не подобраться было. Те я сам вытащил. А вообще-то манипуляторы у «Марты» надо бы на одно колено удлинить…

Ух ты! Он еще об этом думать может! Значит, не только внешне, значит, в самом деле молодец. Военная косточка! Зададаев знал, что Аракелов поступал в свое время в военно-морское училище. Правда, как рассказывал со вздохом сожаления сам Аракелов, ему «так и не пришлось с лейтенантскими звездочками перед девушками покрасоваться» — подошло разоружение, и из училища их выпустили не военными, а гражданскими моряками. Вот тогда-то Аракелов и подался на только что открывшиеся курсы батиандров.

— Так кто? — повторил Аракелов.

— Не знаю, Александр Никитич. Да и не важно это.

— Важно.

— Допустим. Но не сейчас. Сейчас вам отдохнуть надо — это прежде всего.

— Я должен знать, Константин Витальевич. Мало того, что этот идиот самовольно вниз полез, он же…

— Понимаю. Все понимаю… — Зададаев глубоко затянулся и выпустил дым целой серией аккуратных колец. Разговор надо было поворачивать: совсем не нужно Аракелову знать… — Вот только одного я не понимаю: как «Марта» выдержала? Ведь у нее же предел семьсот, а там девятьсот с лишним!

— Девятьсот восемьдесят.

— Тем более.

— Запас прочности, — сказал Аракелов. — Спасибо нашим корабелам.

— Запас прочности, — протянул Зададаев. — Запас прочности, — повторил он. — Это хорошо, когда есть запас прочности. Ну вот что: давайте-ка раздевайтесь и ложитесь. Быстро! Это приказ.

Пока Аракелов раздевался и укладывался в постель, Зададаев достал из кармана ампулу, посмотрел на свет. Жидкость была совершенно прозрачной и бесцветной. Потом он подошел к Аракелову и прижал ампулу к его руке.

— Что это? — спросил Аракелов. — Зачем?

— Ничего особенного, — охотно пояснил Зададаев. — Просто снотворное. Легкое и безобидное. Вам прежде всего отдохнуть надо. Выспаться. Ибо сказано: утро вечера мудренее. Вот вы и будете сейчас спать. Как младенец. Вот так… — Он быстрым движением отделил пустую ампулу от кожи и бросил ее в пепельницу. — И все. Спокойной ночи.

Аракелов закинул руки за голову — тропический загар на фоне белой наволочки казался особенно темным. Они помолчали.