Роуз весело взглянула на нее.

— Эта девочка воспитывается кое-как. Года два назад она обучалась в Италии у гувернантки по дешевке, потом то же самое — во Франции. Я слышала, она учится русскому у одной эмигрантки, а теперь ее собираются отдать в школу в Англии, мать поедет с отцом в Индию.

— Вот что происходит с детьми, когда родители вынуждены надолго расставаться с ними. Печально, они едва знают отца и мать, — сказала Милли.

— А может, этот ребенок не хочет знать их.

Милли подумала, что Роуз слишком резка в своих суждениях. И может быть, слуги ей все не так рассказали.

— Насколько я знаю, у нее есть бабушка или какие-то тетки, которые могли бы позаботиться о ней в каникулы. — Ей хотелось нарисовать более благополучную картину. В конце концов, родители ребенка — англичане.

— Нет у нее ни тетушек, ни дядюшек. Ее единственная бабушка недавно умерла, я так слышала.

„Ну да, от служащих отеля“, — подумала Милли.

— Многим родителям сейчас трудновато. Возьмите мать Хьюберта, миссис Виндеатт-Уайт…

— Какая смешная фамилия, — заметила Роуз.

„Не смешнее, чем твоя“, — подумала Милли.

— У нее только пенсия вдовы, — сказала она вслух. — И она пытается как-то существовать. А их богатый родственник не хочет помочь ни пенсом.

— Гм, — сказала Роуз, чувствуя, что уже достаточно подразнила Милли. — Он так хорошо выглядит и у него такие приятные манеры, у этого мальчика. А что он делает, когда Космо вынужден играть в гольф?

— Он берет уроки музыки, — сказала Милли, — гуляет.

Прогуливаясь, Бланко обычно не забредал дальше дома мадам Тарасовой. По пути он заворачивал в кондитерскую, чтобы купить пирожные для маленькой учительницы-армянки. Помучившись угрызениями совести, она дала себя уговорить не заниматься музыкой, а вместо этого говорить по-французски. В общем, это устраивало мадам Тарасову: во время бесед она могла шить свои заказы. Она разложила пирожные на тарелке, взялась за шитье, а Бланко уселся верхом на стульчик возле пианино и принялся за вопросы. Его распирало от любопытства — что же такое революция. Он трепетал, когда встречал кого-то, кто был в России в 1917 году. Может, она сама и не участвовала, но встречала людей, которые участвовали в тех событиях и рассказывали, что видели своими глазами. Он задавал вопросы на своем школьном французском.

— Расскажите мне, что вы видели. Ваш опыт, он волнует. — Бланко жаждал исторически достоверного рассказа.

Мадам Тарасова, сидя напротив тарелки с пирожными, буквально поедала их глазами.

— Возьмите, это для вас, — настаивал Бланко.

— Потом, — отвечала мадам Тарасова, — я люблю смотреть на них. Погляди, — сказала она, — вот это для девочки. Разве не миленькое голубое?

— Для той, которую я…

— Ее маман заказала три: голубое, зеленое и розовое. Очень дешевый материал, но симпатичный. Я бы сама выбрала шелк. — Мадам Тарасова вздохнула. Бланко еще раз подвинул к ней пирожные. — О Хьюберт, ты меня балуешь.

— Расскажите мне о революции, о большевиках, на кого они похожи?

— Большевики, большевики, — она взяла пирожное.

— Расскажите, что вы видели, — не отставал Бланко.

Мадам Тарасова вдела нитку в иголку.

— Она будет прелестна в розовом. Но уж очень простой материал.

— Революция, мадам…

— О, это ужасно. Мне было двадцать лет в семнадцатом году, когда случилось это несчастье. Столько молодых офицеров убиты. Они были так элегантны, носили такую красивую форму, на боку вдоль шинели висела сабля. Никакие звуки в мире не сравнятся по красоте с музыкальным звоном шпор. Их сапоги так блестели, что в них можно было смотреться. — Глаза мадам Тарасовой, разделенные большим носом, были устремлены в прошлое. — А нижнее белье они, конечно, носили шелковое.

„Интересно, была ли у нее связь с кем-то из них? Может, она потеряла любовника? Как спросить?“ — Бланко тоже потянулся за пирожным.

— А кто-то из офицеров был вашим родственником? — он крутнулся на стульчике, чтобы увидеть ее лицо.

— Я смотрела, когда они проносились верхом или в экипажах, запряженных прекрасными лошадьми. Они бывали на балах и на вечерах. Это еще до революции. Мое сердце всегда было с ними.

— Ах.

— Люди благородных сословий, князья, царь с царицей, их прелестные дети. Убиты большевиками. О, какой позор и какой стыд!

— Расскажите мне о большевиках…

— О, ты не видел, как одевались придворные дамы, какие украшения носили. Где они сейчас, эти украшения?

— Я не знаю, мадам Тарасова. Может, заложены.

— Шелка, бархат, кружева, невероятные меха? Можешь себе представить соболя и норку, Хьюберт?

— Расскажите мне о Ленине.

Мадам Тарасова поджала губы.

— Я не могу произносить это имя, мне хочется сплюнуть. Я плюю, — добавила она по-французски.

— Тогда о Троцком. Расскажите о Троцком.