И мы больше не встречались в хижине. Наша связь не возобновилась, — сказала Салли. — Дидс по-прежнему ничего не знает. Мы похоронили нашу любовь. Но только… — Она осеклась.

— Продолжай. Признайся во всем, до конца! — Выкрик Говарда разнесся над озером и вспугнул птиц. Они взлетели к облакам, закружились вдали и исчезли.

На мгновение Эллери подумал, что в доме Ван Хорнов произошла катастрофа и всем еще придется столкнуться с ее последствиями.

Говард побледнел, его лицо больше не дергалось в судорогах, он опустил руки в карманы и поежился.

Когда он заговорил, Эллери с трудом расслышал его слова:

— Нас хватило лишь на неделю. Мы не смогли выдержать. И тогда… Все началось снова. В той же хижине. Мы ели за тем же столом. И занимались любовью по двенадцать часов в сутки.

«Ты бы мог уйти».

— Я написал Салли письмо.

— О нет. Не надо.

— Записку. Я не мог с нею говорить. А мне нужно было с кем-то поговорить. Я имею в виду… что должен был признаться. И я обо всем сказал в письме. — У Говарда вдруг прервалось дыхание.

Эллери закрыл глаза.

— Он написал мне четыре письма, — сообщила Салли негромким и каким-то издали звучащим голосом. — Это были любовные письма. Он клал мне их под подушку, и я их там находила. Или на туалетном столике в моей гардеробной. Да, это были любовные письма, и, прочитав их, даже ребенок мог бы догадаться о том, что случилось между нами. О наших свиданиях в хижине, о том, как мы проводили в ней дни и ночи. Я не говорю всей правды и смягчаю подробности. А он писал куда откровеннее. Напоминал мне о каждой мелочи и ничего не пропускал.

— Я сходил с ума, — хрипло произнес Говард.

— И конечно, вы их сожгли, — обратился к Салли Эллери.

— Нет, не сожгла.

Эллери распахнул дверцу и выпрыгнул из машины. Он так разозлился, что хотел убежать от них не прощаясь. Пробраться через леса, спуститься по белой дороге, мимо овец и коров. Миновать мосты и ограды, преодолеть сорок пять миль, вернуться в Райтсвилл, собрать свои вещи, домчаться до станции, сесть в поезд до Нью-Йорка и обрести душевный покой у себя дома.

Однако вскоре он опять направился к машине.

— Простите. Итак, вы не сожгли письма. Что же вы с ними сделали, Салли?

— Я любила его!

— Что вы с ними сделали?

— Я не смогла! Они — все, что у меня есть!

— Что вы с ними сделали?

Она изогнула пальцы.

— У меня была старая японская шкатулка. Я хранила ее у себя долгие годы, еще со школьной поры. А купила ее в каком-то антикварном магазине. Мне понравилось, что у нее двойное дно и там можно было спрятать мою любимую фотографию…

— Дидриха.

— Да, Дидриха. — Ее пальцы выпрямились. — Я никому не рассказывала об этом двойном дне, даже Дидсу. Мне казалось, что все прозвучит слишком глупо. А в самой шкатулке лежали мои драгоценности. Я думала, там они будут в безопасности.

— И что случилось?

— Получив четвертое письмо, я пришла в себя. И запретила Говарду писать мне. Он сдержал свое слово и перестал мне писать. А затем… чуть более трех месяцев назад… Да, это было в июне…

— Наш дом ограбили, — засмеялся Говард. — Такая банальная кража.

— Вор забрался ко мне в спальню, — прошептала Салли. — В тот день, когда я была в городе, у парикмахера. Он украл японскую шкатулку.

Эллери прикоснулся указательными пальцами к векам. Его глаза были горячими на ощупь, а веки шероховатыми.

— В шкатулке хранились ювелирные украшения — подарки Дидса. Я сразу поняла, что вор охотился за ними и заодно прихватил с собой шкатулку, даже не подозревая о ее двойном дне и письмах. Я готова была отдать ему любой алмаз и изумруд, лишь бы получить шкатулку с письмами. И сжечь их.

Эллери ничего не ответил. Он наклонился к машине.

— Конечно, мне пришлось сообщить Дидсу о краже.

— Он вызвал шефа полиции Дейкина, — пояснил Говард. — И Дейкин…

— Дейкин. Этот хитрый янки Дейкин.

— …и Дейкин потратил несколько недель на поиски пропавших драгоценностей. Он нашел их. В разных ломбардах — в Филадельфии, Бостоне, Нью-Йорке, Ньюарке — одну вещь здесь, другую там. А вот грабителя все описывали по-разному, и словесные портреты не совпадали. Поэтому его не удалось обнаружить. Отец сказал, что нам еще повезло. — Говард снова засмеялся.

— Он не знал, как мы с Говардом ждали новостей о японской шкатулке. Ждали и не смогли дождаться, — с трудом выдавила из себя Салли. — Нам ее так и не вернули, нет, не вернули. Говард утверждает, что вор выбросил ее как ненужную и дешевую вещь. Вполне разумное рассуждение. Но… вдруг он этого не сделал? И вдруг он увидел двойное дно?