Тем не менее для "фетиша" Гагарина нашлось исключение – Олег весьма часто ведёт себя так, если он автомобиль, которым управляет водитель

– его головной мозг, отдающий команды двигателю и управляющий перемещением в пространстве. Вот, допустим, Олег идёт по улице и мысленно передвигает рычаг переключения скоростей и тут же автоматически ускоряет (или замедляет) шаг. То же самое с включением ближнего или дальнего зрения – перед тем, как переключиться с одного режима на другой, нужно отдать умственную команду.

Все это происходит потому, что Олег привык быть в одиночестве. Он привык, что все у него разложены по полочкам. Окружающие люди выполняют различные функции и никак не пересекаются друг с другом.

Одна подружка ему нужна для секса, другая – прогуливаться по набережным, коллеги – это коллеги, мама в телефоне, беспокоящаяся о здоровье, сестра, собирающаяся замуж (свадьба всё время откладывается)…

Ну вот, в таком духе примерно можно пробежаться по всей гамме потребностей и желаний. Общение с людьми доводится до автоматизма, до движений совершенной машины, а потом начинает распространяться и на остальное гагаринское поведение.

"Игра" в авто отработана Гагариным до автоматизма, и он уже не замечает, как, прежде чем завернуть за угол, усилием мысли поворачивает невидимый руль. Следует отметить, что Гагарин не является каким-то одним и тем же автомобилем, его марка зависит от самочувствия и самооценки.

Наряжаясь на встречу выпускников (случилась на прошлой неделе), Олег чувствует, что тянет на мерс. Серебристый, гордый и независимый.

Сегодня, после дежурства, вымотанный и серый, он напоминает себе замызганную "копейку", что долго колесила по краям кукурузных полей, пока не выскочила на просёлочную дорогу возле покосившегося сельпо.

(5) Каждая улица в этом городе имеет особенный запах, отличаясь от всех остальных не только архитектурой, но и ароматом.

Гагарин отчётливо фиксирует эту едва уловимую разницу. Место, в котором он жил с женой Ириной, отдавало смесью корицы (старые сталинские пятиэтажки, выкрашенные жёлтым, красно-коричневые, под черепицу, крыши, плавный поворот дороги перед круглым гастрономом, отсутствие машин) и цветущего вишнёвого дерева. Больница, в которой он теперь работает, пахнет дубовым листом и осенней (даже если сейчас весна или лето) прелью, а ещё немного морем (свежестью, йодом и огуречной рассадой), возможно, оттого, что стоит на холме, а вокруг парк. Ну, не парк, но так – большое количество деревьев. Уже хорошо. И крыша у неё стеклянная, покатая, блестит на солнце, и когда у Гагарина хорошее настроение, ему кажется, что она – парус.

Сейчас на улице, где он живет, ремонтируют трубы, всё перекопано, привычные запахи и очертания выкорчеваны из пазов, отчего вдвойне неуютно. Пахнет сырой землёй, комковатой глиной и машинным маслом.

Туда и идти-то не хочется.

(5). Из холодного перехода попадает в уличную духоту. Домой идти не хочется, там ничего не изменилось: вещи застыли в ожидании хозяина и медленно покрываются пылью. Хочется сквозняка – в действиях, в жизни.

Гагарин решает зайти в магазин (отсрочка неизбежного одиночества), включает левый поворот. Вместе с толпой идёт липовой аллеей мимо церкви Всех Святых к гастроному. Возле оградки, где толпятся богомольные старухи с картофельными лицами и недорисованные нищие, настигает запах ванили, идущий из церковной двери. Липы плавно кивают ему, словно предлагая задержаться в их сладковатой тени, зайти в церковь.

Гагарин пожимает плечами и включает задний ход, перестраиваясь в крайний левый ряд, тормозит, торжественно входит за оградку, и гравий шуршит у него под ногами.

Внутри церкви оказывается слишком много пространства, здесь снова прохладно, снова комфортно. Прислонившись к косяку, Олег Гагарин слушает службу, наблюдает. Прихожане подпевают певчим, точнее, проговаривают слова молитвы, снуют богомолки со свечками, молодой батюшка ходит в пышном одеянии, и ему жарко.

Олегу хочется, чтобы на него снизошло откровение или хотя бы религиозный экстаз, но, кроме скуки и пустого любопытства, ничего не снисходит. Ну, да, стёртые образа с задумчивыми лицами, рассеянный свет, проникающий сквозь купол, запах пота, перемешанный с запахами ладана и чего-то ещё, странного, едва уловимого, непонятного.

Гагарин решает, что так пахнет страдание, которое приносят в Божий

Дом все эти случайные, в сущности, люди.

Вместо откровения звонит мобильный. Ерзает в кармане, пищит всё громче и громче. Гагарину кажется, что на него смотрят с осуждением, и он выскакивает на затоптанное крыльцо, только тут и переводит дух, ставит себя на ручник и только после этого достаёт трубку.

Номер незнакомый, Гагарину редко звонят незнакомые номера, все, кто могут позвонить уже давно в записной книжке и каждому номеру придумана отдельная мелодия, так быстрее ориентироваться – Гагарин не любит (а кто любит?), когда его застают врасплох, поэтому.

Оказывается, это Наташа звонит Мамонтова, бывшая одноклассница, столько лет не виделись, если бы не встреча выпускников на прошлой неделе. Олег тогда безобразно напился (с дежурства, голодный, разморило на жаре), вспоминать не хочется, Наташа его, скорее всего, любила. У них ничего не было, она никогда не говорила об этом, давно уже замужем, двое детей, хозяйство, однако, каждый год

(единственная!) поздравляет с днём рождения. Никогда не застаёт

(Гагарин не любил праздновать этот с позволения сказать "праздник" дома, неведомая сила гонит его куда подальше), Мамонтова оставляет запись на автоответчике, он не перезванивает.