Люськи, Немчинова и Белкина ни разу не совпадали. Карасин подсчитал: завод и на одном “тысячнике” сможет работать, вообще не надо было включать тот, фазы которого замкнулись из-за пьяного хулиганства

Немчинова. Позвонил в Мосэнерго. Напряжение дали. Работяги первой смены начали заделывать бреши в октябрьском плане. И ремонтники постарались, к двум часам дня только резкий, знакомый каждому электрику запах горелого металла напоминал о взрыве. Приехавшие следователи понуро стояли в десяти метрах от уже перемонтированного щита низкого напряжения – “места происшествия” уже не существовало.

Имелось разрешение на обыск производственного помещения, подстанции то есть, но рыться в шкафах никто не стал, никаких местных, внутризаводских инструкций по включению трансформаторов отродясь не было и не могло быть, все на подстанции делалось строго по отраслевым “Правилам эксплуатации”. К пяти часам вечера были опрошены все, кто что-либо знал или видел, и тут же всплыла фамилия главного энергетика и ее разрешение на допуск пьяного Немчинова к работе, о чем был осведомлен ответственный дежурный. Афанасию дали почитать Уголовный кодекс РСФСР, статью 140 (“Нарушение правил охраны труда”). Он ее знал наизусть, однако же для виду поизучал строчки. Лично ему ничего не грозило, возможно, сущие пустяки – административное взыскание, если найдут в приказах по заводу фамилию

Немчинова, но ее там нет, мужик грамотно пил и сорвался только на эти праздники.

Итак, ему – выговор, лишат и премии. А Овешниковой – диапазон пожестче и пошире: от исправительных работ по месту работы до пяти лет лишения свободы. И все в руках следователя. Если главный энергетик допустил к дежурству пьяного электрика, то, следовательно, он мог предвидеть последствия. Правда, надо еще официально удостоверить, что Немчинов умер в больнице, а не скончался при взрыве.

Афанасий закрыл синюю книжицу Уголовного кодекса – и ему стало так жаль Юлию, такая скорбь накатила на него, что почему-то вспомнилась мать в очень далекий год смерти отца.

Вдруг под вечер на подстанцию пришла Люська, на завод приехавшая, долго звонила, пока Афанасий, чуя недоброе, медлил у двери. “Лапочка моя”, – сказала ласково, обдав Афанасия запахом хорошего вина. Эта разбитная, дерзкая, умеренно накрашенная девка заходить в кабинет отказалась, постояла у щита, над которым тихо и умильно постанывали ножи рубильников, вогнанные в губки “тысячника”. Люська улыбалась грустно, будто вспоминала детство.

– Ну вот, – сказала, – и попрощалась… И с тобою, и с отделом.

Ухожу я, Афанасий. Уволилась. Скатертью мне дорожка. И тебе советую уходить. Слопает тебя твоя краля, поверь мне…

Уже в дверях произнесено было самое главное.

– Подменена в диспетчерском журнале страница, где записано, кто допустил на смену Немчинова, царство ему небесное… Теперь только двое знают про Юльку – ты да ответственный, дурак этот партийный, но тот, как и ты, самой записи не видел, а слышал кто или не слышал – это, сам понимаешь, туфта, к делу не пришьешь… Ухожу. Облегчу душу, признаюсь: мне Юлька твоя деньги сунула такие, года два жить можно припеваючи. И ты уходи, пока не поздно. И местечко найду тебе хорошее, у меня знакомства, мамаше твоей звякну, сообщу, мы еще с тобой поработаем…

И пошла так, словно откуда-то крикнули: “Люська! С вещами на выход!”

Афанасий вывел ее с подстанции, стоял под снегом, смотря ей вслед.

Стало одиноко, вернулся в кабинет, сидел, молчал, ждал чего-то неизъяснимого. Сколько же людей покидало его – и вот еще один, верный и теплый, Люська ведь, хоть злая и крикливая, но – своя в доску. Одно понятно: опять на этап. Со дня на день распахнется дверь, кто-то войдет, оглядит подстанцию, насладится торжеством вершителя судеб и в тишине скажет: “Карасин! На выход – с вещами!”

Овешникова приехала в тот же вечер, не одна, с мужем, которого ненавидела, которого не подпускала к себе и которого еще ни разу не видел Афанасий, а теперь, увидев, удивился: не грустный и щуплый еврейчик, понурый и скорбный, как уверял Белкин, а плотный, высокий и губастый красавец, в глазах решимость повстанца из варшавского гетто (по телевизору недавно показывали). Ни разу она не говорила о нем, но рот раскрыл супруг – и ясно стало, ему дай недельку – и он подготовится, выдержит экзамен на пятую группу: все-таки главный специалист министерства, другого министерства, правда, но кончил

МЭИ. И какой-то позорный мужской изъян чувствовался, непонятно какой, но – кожей ощущалось: что-то в нем не мужское!

Муж и жена осмотрели “место происшествия”, радуясь тому, что его нет, а затем главный энергетик потребовала журнал, где по воскресеньям отмечалось, где и что отремонтировано. Рубильник трансформатора, ножи которого перекрыла вольтова дуга, три губки низкой стороны его – все проверялось и ремонтировалось в намеченные сроки, каждый профилактический осмотр – точно по графику, и получалось так, что к начальнику подстанции не придраться, порядок на вверенном ему объекте образцовый, а эта неудачная попытка