Босс затянулся и тут-таки закашлялся. А что случилось? – не понял

Славик. Славик, – обратился к нему Гога, – вот ты человек с биографией, да? Ты двадцать лет в шоу-бизнесе. Ты знаешь этого, как его… гребенщикова, – подсказал Славик. Ты организовывал харьковский концерт ю-ту, ты работал с пионерами. Скажи мне – бог есть? Есть, – сказал Славик. – Безусловно есть. Но это не имеет никакого значения.

В “Бутерброды” забежала Вика, – привет, пидоры! – крикнула она компаньонам, которые одиноко сидели за столиком. Гога хмыкнул, о’кей, сказал он напарнику, я домой. Я все закрываю, пообещал Саныч.

Ну, понятно, засмеялся Гога, и, опасливо пропустив Вику, вышел на улицу. Где пропадала? – спросил Саныч. Тебе какое дело, – ответила

Вика. Где пирсинг? – поинтересовался Саныч. Продала, – ответила

Вика. Потом они пили водку, Вика плакала и жаловалась на жизнь, сказала, что разошлась со своей подружкой, что та свалила из страны, навсегда. А ты чего осталась? – спросил Саныч. А ты? – спросила его в свою очередь Вика. Ну, у меня бизнес, – сказал он. – К тому же я языков не знаю. Она тоже не знает, – сказала Вика, – она актриса, у нее язык тела, понимаешь? Не совсем, – честно ответил Саныч. Слушай,

– спросила его Вика, – вот тебе почти тридцать. Почему ты не женился? Не знаю, – сказал Саныч, – я бизнесом занимался. У меня три ранения. Плюс сломана рука. Найди себе какого-нибудь гея, – посоветовала Вика. Думаешь, поможет? – засомневался Саныч. Вряд ли,

– сказала Вика. Хочешь, поехали к тебе, – предложил он. Это что, трахаться? Ну, можно не трахаться, – сказал Саныч, – можно просто.

Просто – нельзя, – авторитетно заявила Вика. И добавила: – Все-таки жаль, что ты не гей.

Потом они долго лежали на полу в ее комнате. Воздух был темный и прогретый, Вика считала его пулевые ранения, один, – считала она, – два, три. Это все? – спросила она несколько разочарованно. Все, – отправдываясь, сказал Саныч. Это почти как пирсинг, – сказала она, – только не заживает. Все заживает, – ответил он. Ну да, – не согласилась Вика, – моя подружка тоже так говорила. А сама…ала в

Турцию. Это тоже опыт, – рассудительно сказал Саныч. Ага, – со злостью ответила Вика, – знаешь, каждый такой опыт, это как эти штуки у тебя на теле – всегда видно, сколько раз тебя хотели убить.

С клубом дела складывались совсем плохо. И даже успешно проведенные

“Вышиваны рушнички”, во время которых Славика чуть не побили пионервожатые за то, что он без стука вошел в гримерку, где переодевались старшеклассницы, ситуации в целом не спасли. Гога вечерами сидел в кабинете и считал на калькуляторе убытки. Саныч впал в депрессию, Вика не звонила и не брала трубку, бабки заканчивались. Саныч курил у входа и с завистью смотрел, как

“Супер-ксероксы” начали пристраивать к своему дому пентхаус. Бизнес явно не шел, надо было возвращаться к “Боксерам за справедливость”.

Однажды утром пришел Славик и сказал, что есть хорошие новости.

Будем делать шоу-программу, – сказал он. Стриптиза вы не хотите, – обратился он к Гоге. – Что ж, пусть будет так. Пусть будет. Я уважаю ваш выбор, Георгий Давыдович, да. Но у меня есть чем вас удивить.

Гога напрягся. Я, – сказал Славик небрежно, – договорился-таки с

Раисой Соломоновной. Она сначала наотрез отказалась, у нее, знаете, график, да, но я нажал через свои каналы. Она скоро придет, было бы хорошо, чтобы все культурно прошло, ну, вы понимаете, – и Славик кинул обеспокоенный взгляд на Саныча. С кем ты договорился? – переспросил его Гога. Саныч засмеялся. С Раисой Соломоновной, – с некоторым вызовом повторил Славик. Это кто такая? – осторожно спросил Гога. Кто это такая? – усмехнулся свысока Славик. – Кто такая Раиса Соломоновна? Георгий Давыдович, вы что? Ну хорошо, хорошо, не грузи, давай рассказывай, – перебил его Гога. Что ж, – сказал Славик, – даже не знаю, что сказать. Как же вы клубным бизнесом собирались заниматься и не знали про Раису Соломоновну.

Хм… Ну хорошо. Ну вы даете… Раиса Соломоновна – это цыганский муниципальный ансамбль, заслуженная артистка Белоруссии. Да вы слышали про нее, – уверенно выкрикнул Славик и полез за папиросами.

Ну а тут она чего забыла? – недовольно спросил Гога. Я же говорю, – затянулся Славик, – будем делать шоу-программу. По вторникам. В другие дни она не может – у нее график. Я договорился. Ее знают все, заполним нишу. Ты уверен? – без энтузиазма спросил Гога. Точно, – сказал Славик и сбил пепел на только что разгаданный кроссворд. А что она делает, эта твоя артистка? – на всякий случай спросил Гога.

У нее репертуар, – деловито сообщил Славик. – Полтора часа. Под фонограмму. Цыганские романсы, песни из кинофильмов, криминальная тематика. А как она поет? – поинтересовался Саныч. – По-белорусски?

Почему по-белорусски? – обиделся Славик. – Ну, в принципе, не знаю.

По-цыгански, должно быть, это же цыганский ансамбль. Она одна будет,

– спросил на всякий случай Гога, – или с медведями?

Раиса Соломоновна приехала около часу дня, отдуваясь от уличной жары. Ей было лет сорок пять, но она сильно красилась, поэтому можно было ошибиться. Была худощавой шатенкой в высоких кожаных ботфортах и какой-то прозрачной комбинации, сказала, что только что с концерта, выступала в детском доме, сказала также, что на всякий случай прихватила афишу, чтобы все было понятно. На афише большими красными буквами было написано: “Харковская филармония приглашает.