Шрифт:
Слезы полились у Даны, когда она вспомнила, как ободряла ее мать, как говорила ей всегда о необходимости образования, карьеры. Кейти Хилл подалась вперед через стол и сжала руки Даны:
— Ты не должна повторить мою жизнь, Дана. Ты не я. Ты сильная. Ты хорошо образована, ты подымаешься по служебной лестнице. Не мирись с плохим мужем, неудачным браком. И ты, и Молли достойны лучшего.
— У меня рак, мама. — Она произнесла эти слова с трудом, словно вырвав их из своего тела.
— О, Дана… — Кейти Хилл встала и, подойдя к краю стола, притянула к себе дочь, прижала к груди и стала гладить по голове, как делала в детстве. Кикер продолжал кричать, щелкая семечки и выковыривая из них мякоть. Вынув из брючного кармана носовой платок, мать протянула его Дане. Ту всегда удивляло, почему мать не расстается с носовым платком. Теперь это перестало ее удивлять. Кейти Хилл пролила слишком много слез. Дана думала о Уильяме Уэллесе. Об Элизабет Мейерс. У них много общего. У всех у них много общего.
— Мне страшно, мама. Мне страшно за Молли, если что-то случится со мной.
— Разумеется, тебе страшно. Это судьба всех хороших матерей — бояться за своих детей. Ничего не случится, Дана, ни с тобой, ни с Молли. Я этого не допущу. И твой брат этого не допускал также. Иначе зачем бы, по-твоему, он передал тебе все состояние?
Дана отпрянула:
— Что передал?
— Разве Брайен не сообщил это тебе?
Поговорить с Брайеном Гриффином по возвращении она не успела.
— Нет. Я с ним не виделась.
— Джеймс оставил все свое состояние тебе и Молли. Он хотел, чтобы ты тоже, как и он, могла начать жизнь заново и поступать как хочется. Я тоже этого хочу. У твоего отца, конечно, были недостатки, но в одном ему не откажешь — он был талантливый делец и добытчик, а я очень расчетливо инвестировала то, что он мне оставил. Я могу еще при жизни передать тебе деньги. И ты будешь обеспечена.
Дана откинулась в кресле.
— Ты инвестировала деньги?
Мать улыбнулась.
— Я, может, и не семи пядей во лбу, но я всегда очень заботилась о своих детях и о маленькой девочке, что спит наверху. Ради них я пошла бы на все. На все.
Дана перевела дух. Откинувшись на спинку кресла, она вытерла мокрые щеки. Потом набрала побольше воздуха:
— События разворачиваются, мама, и в события эти впутаны некоторые очень влиятельные лица.
Мать сжала ее руки:
— Все, чем я могу помочь, я сделаю, Дана. Но сначала поднимись наверх, прими теплую ванну, отдохни. Тебе так досталось. Ты измучена.
Дана встала, обняла мать, поцеловала ее в щеку. Направляясь к лестнице, она все еще утирала слезы. На столе в холле лежала почта, сверху был конверт с приглашением. Дана взяла его, прочитала и почувствовала, как ее охватило волнение.
50
Субботним вечером фасад отеля «Фермонт Олимпик» на пересечении Четвертой и Юниверсити-стрит был залит яркими огнями. Построенное в 1924 году здание, считавшееся одним из красивейших отелей в Сиэтле, сохранило кое-что из своего первоначального облика, сочетавшего желтый кирпич с гранитом и терракотовой отделкой, что придавало ему вид не то южного особняка, не то итальянского палаццо. У тротуара под стрельчатыми окнами и белой колоннадой фасада из длинной череды роскошных лимузинов вылезали мужчины в элегантных смокингах и женщины в вечерних платьях. По окаймленному кустами самшита, карликовыми кленами и папоротником овалу подъездной аллеи они шли к главному подъезду. Ключи от машины они вручали молодым людям в ливреях и цилиндрах.
Дана наблюдала это зрелище с заднего сиденья такси, медленно прокладывающего себе путь к входу. За предшествующие два дня она поправилась настолько, что уже не нуждалась в болеутоляющих — боль в суставах и мускулах за это время превратилась лишь в легкое онемение. Косметика помогла скрыть кровоподтеки на лице, а длинные белые перчатки — царапины и порезы на руках и предплечьях. Мать завила и уложила ей волосы, а платье Дана выбрала белое с глубоким декольте, украшенным бриллиантовым колье. С колье свисала большая синяя серьга с бриллиантовой капелькой.
Ожидая, когда такси остановится, Дана вытащила мобильник и вновь набрала номер Майкла Логана. Поначалу, когда она позвонила ему, чтобы сообщить, что у нее имеется возможность пробиться к Элизабет Мейерс, Логану идея эта не понравилась, но она сумела переломить его протесты, уверив, что идея хорошая и все равно выбирать им пока что не приходится.
— Ты сам сказал, что только двое могли бы опознать серьгу, но один из них мертв. Значит, нам остается только Элизабет Мейерс, — говорила она ему.
Но Логан сохранял скептицизм.
— Это в случае, если тебе удастся к ней приблизиться так, чтобы завязать разговор, в случае, если она еще захочет с тобой разговаривать.
— Разговор обязательно состоится. Я туда не ради шампанского и закусок еду.
— Разреши мне тебя сопровождать.
— Ничего дурного не произойдет, Майк. Это общественное мероприятие. А потом, там будут мои знакомые — друзья моей матери, друзья отца. Если я появлюсь с тобой, это вызовет вопросы. Мне надо приехать туда одной. Я найду способ оказаться с ней рядом так, чтобы не вызвать у нее тревоги. А это я могу проделать, только если буду одна.