Когда все расселись, дирижер поднял палочку, и оркестр заиграл мелодию, очень похожую на президентский марш. Все встали в едином порыве, разразившись аплодисментами, двери вновь распахнулись, и появились Роберт и Элизабет Мейерс, улыбающиеся и машущие руками, — так новобрачные приветствуют собравшихся за свадебным столом. Аплодисменты продолжались еще долго после того, как почетные гости заняли свои места в середине стоявшего на возвышении стола, усиливаясь всякий раз, когда очередной деятель жестами пытался утихомирить толпу. Наконец под восторженный рев собравшихся на трибуну поднялся Роберт Мейерс.

— Ужин наш, кажется, простынет, — сказал он, — хотя тепло, с каким вы меня встретили, и греет мне сердце.

Толпа успокоилась, и на трибуне Мейерса сменил один из почетных гостей, провозгласив тост, вылившийся в настоящую речь. Затем трапезу благословил священник, и в гул голосов вплелись звяканье приборов и звон бокалов. Во время ужина взгляд Бердини то и дело опускался в вырез на груди Даны, словно он осматривал натуру будущего своего фильма. Он рассказывал Дане о последней своей экспедиции в Южную Америку и съемках в Бразилии. Дана слушала его с вежливым интересом, однако внимание ее было приковано к Элизабет Адамс. Та, сидя за главным столом, совершенно отчетливо вела себя так же, как Дана: вежливо слушала сидевшего по левую руку от нее видного деятеля, но то и дело окидывала беспокойным взглядом гостевые столы.

На ужин подавали лососину и филе-миньон с картофелем и горошком. Когда официанты убрали грязную посуду и принесли шоколадный мусс, тот же деятель, что открывал вечер, встав, громко провозгласил здравицу в честь «нового кандидата в президенты США от Демократической партии Роберта Мейерса».

Все опять вскочили и бурно зааплодировали, а Мейерс шагнул к трибуне, жмурясь в лучах юпитеров. Он поднял руки, и аплодисменты усилились. Он бросил взгляд на сидевших за столом почетных гостей, смущенно улыбнулся, дескать, «ну что тут будешь делать», и пожал плечами. Прошла еще минута, люди мало-помалу успокоились и вернулись на свои места.

— Судя по вашей реакции, ужин вам пошел на пользу. Я так и знал.

Толпа засмеялась.

— В этот вечер мы вместе делаем первый шаг к тому, как все мы надеемся, что призвано стать четырехлетием больших перемен.

Толпа опять встала и стояла на протяжении всех тридцати пяти минут, пока длилась речь Мейерса. Дана не очень вслушивалась в то, что он говорил, продолжая неотрывно наблюдать за Элизабет Адамс. Кончив речь, Мейерс сошел с трибуны и, взяв жену за руку, повел ее к танцевальной площадке. Оркестр заиграл вальс. Через несколько минут к Мейерсам присоединились другие пары. Когда музыка смолкла, Дана, совершенно забыв о продолжавшем что-то говорить Бердини, заметила, что Мейерс направляется к большой группе людей. Ему было не до танцев. Мейерс не хотел упускать возможности пообщаться с как можно большим количеством гостей. Вскоре поток приветствующих его поклонников вклинился между Мейерсом и его женой, разделив их. Дане представился шанс, возможно, единственный.

Она подошла к кружку гостей, группировавшихся вокруг Элизабет Адамс, и протиснулась в первый ряд. Очутившись там, она поймала взгляд Адамс — та вежливо завершила разговор с кем-то и шагнула к Дане, быстро, но не раньше, чем окинула взглядом зал, видимо, проверяя местонахождение мужа.

— Дана, — тихо произнесла она.

— Вы меня помните?

— Конечно.

— Мы встречались лишь однажды, в День благодарения, много лет назад. Неужто у вас такая хорошая память, Элизабет? — Женщина глядела на нее и молчала. — Мне было бы лестно считать, что вы запомнили меня с того единственного вечера, но думаю, что обе мы знаем — это не так.

Адамс опустила взгляд к серьге на шее Даны и бессознательно потрогала себя за ухо.

— Я нашла ее в доме брата под его кроватью, — понизив голос, сказала Дана. — А остальное рассказал мне Уильям Уэллес. Потом его убили.

Дана следила, как воспримет все это Адамс — гибель Джеймса, знакомство Даны с Уильямом Уэллесом, то, что одна из ее серег очутилась у Даны. Полной неожиданностью для нее это быть не могло — то, что смерть Джеймса Хилла не случайна, Адамс должна была, по меньшей мере, заподозрить. Однако непонимающий ее взгляд доказывал, что она либо не догадывалась о такой возможности, либо отгоняла ее от себя.

— Господи, — еле слышно шепнула она.

— Вот ты где.

Голова Адамс дернулась, как на шарнире. Возле жены стоял Роберт Мейерс.

Такси высадило ее возле главного входа в Коламбия-сентер — черный небоскреб, очертания которого прорезали панораму Сиэтла, как в трех тысячах миль от него на Восточном побережье панораму прорезает памятник Вашингтону. Дана прошла через просторный мраморный вестибюль с многочисленными лифтами и лестницами, как сетью опутывавшими все восемьдесят этажей здания, и поднялась на лифте на самый верхний этаж. Выйдя, она очутилась в частном клубе, в правлении которого состоял ее брат.

Черный мраморный пол и стены освещал мягкий голубоватый свет, к которому Дане надо было привыкнуть. Трое чернокожих мужчин, подсвеченные желтыми прожекторами, бережно сжимали в объятиях инструменты, как обнимают возлюбленных перед долгой разлукой. Саксофонист играл сентиментальное соло, и две хорошо одетые пары, приникнув друг к другу, раскачивались под музыку на крошечном танцевальном пятачке. На расставленных по кругу столиках горели свечи, а из каждого обзорного окна открывался широкий вид сверху на Сиэтл и залив Пьюджет, протянувшийся от Маячного мыса на севере до протоки Дьюуомиш на юге.