— И кто же был этот самозванец? — спросил инспектор Татибана.

Киндаити молчал, ему не хотелось, ему было больно называть это имя, и все же его нельзя было не открыть.

— Не могу заявлять с уверенностью, пока не выясню у господина Киё, — промямлил он, — но если мне будет позволено дать волю воображению, то я думаю… я думаю, что это был, скорее всего, Сизума.

— Ах, так я и знала! — воскликнула Кокин Миякава.

Всплескивая руками, она поползла по полу на коленях.

— О, Небо, значит, это действительно был Сизума. Я это чувствовала с тех пор, как вы спросили, был ли Сизума похож на господина Киё. О, Небо, значит, когда он взял меня за руку, в тот день, он знал, что держит за руку свою мать. — Слезы брызнули из полуслепых глаз. — Как же это жестоко! Как может быть Небо столь немилосердно? Да, Сизума поступил нехорошо, вернувшись в Японию под видом другого человека, но как же немилосердно Небо, оно убило его прежде, чем он мог открыться своей матери, которая так ждала его!

Стенаниям Кокин можно было только посочувствовать. Какие же это несчастные люди! Никто никогда не узнает, зачем Сизума решил стать мнимым наследником трона Инугами, но, приняв эту роль, он лишился возможности открыться даже родной матери, хотя была она рядом с ним. Больше того, притворство привело его к смерти. Если бы истинные факты этого дела не были выяснены, он навеки упокоился бы в могиле как Киё Инугами и Кокин вечно ждала бы своего сына.

Киё мрачно вздохнул, а Такэко и Умэко в страхе вжали головы в плечи. Только Мацуко оставалась спокойной и собранной, поигрывая длинным мундштуком.

Выждав, когда стоны Кокин стихнут, Киндаити повернулся к Киё.

— Господин Киё, вы служили в Бирме вместе с Сизумой?

— Мы служили в Бирме, но в разных частях, — тихо ответил Киё. — Но мы были так похожи, что об этом пошли разговоры и в его, и в моей части, и однажды Сизума решил познакомиться со мной. Он знал мое имя, а когда он представился и рассказал мне свою семейную историю, мне стало ясно, кто он. Моя мать и тетки никогда не говорили об этом, но дед рассказал обо всем. Только ведь на передовой, под обстрелом старая вражда забывается, и Сизума тоже решил оставить прошлое прошлому. Мы обменялись дружеским рукопожатием. Некоторое время мы встречались и с удовольствием беседовали о прошлом каждого из нас, но бои усилились, и нас разделили. Уже потом Сизума рассказал мне, что услышал, будто моя часть была полностью уничтожена, и решил, что я тоже убит. И когда ему разворотило лицо и случилось так, что никого не осталось из тех, кто знал его, он решил занять мое место. На бирманском фронте творилось безумие, и осуществить даже такой фантастический план можно было, не вызывая подозрений.

Тут Киё снова тяжко вздохнул.

— Понятно. Значит, вы не могли и не хотели выдать Сизуму полиции и, надеясь, что все останется втайне, вернулись в Насу, пряча лицо, и на время нашли пристанище в гостинице «Касивая».

— А зачем, господин Киндаити, зачем Киё прятал лицо? — спросил инспектор Татибана.

— Инспектор, это же очевидно. Киё в маске уже устроился на вилле Инугами. Если бы настоящий господин Киё был узнан кем-то из горожан, поползли бы слухи о двух Киё, и все его усилия пошли бы прахом.

— А, понятно…

— Да, еще: то, что господин Киё прятал лицо, оказалось очень полезным позже, хотя, конечно, в то время он об этом не думал. Как бы то ни было, устроившись в гостинице, господин Киё ушел часов в десять вечера, прокрался на виллу Инугами, тайком вызвал Киё в маске, то есть Сизуму, и свиделся с ним. Господин Киё, где вы с ним встретились и поговорили?

Киё затравленно огляделся.

— В лодочном сарае, — тихо сказал он.

— В лодочном с-сарае! — Уставившись широко раскрытыми глазами на Киё, Киндаити радостно почесал голову. — Значит, прямо под местом преступления! Кстати, господин Киё, как вы собирались поступить с Сизумой?

— Я… я… — В дрожащем голосе Киё звучала такая скорбь, будто он проклинал этот мир и обвинял род человеческий. — Я сильно просчитался. В газете, которая мне попалась, ни слова не было о том, что двойник мой изуродован и носит гуттаперчевую маску. Вот я и подумал, что просто и без проблем поменяюсь местами с Сизумой. Разумеется, я собирался отдать ему большую часть состояния, но с Сизумой случилось то, что случилось, — это было для меня полной неожиданностью, и поменяться местами незаметно стало совершенно невозможно. Пока мы обсуждали, как нам поступить…

— Господин Такэ пришел на наблюдательную площадку на крыше лодочного сарая, а следом за ним пришла барышня Тамаё, верно?

Киё мрачно кивнул. Все в комнате насторожились, понимая, что подошли к кульминации всей этой истории.

— Такэ и Тамаё проговорили, наверное, минут пять, как вдруг там, над нами, послышались странные звуки, шарканье ног, словно шла борьба. Потом кто-то взбежал на крышу, раздался глухой стук, словно кто-то упал на спину, а вслед за этим — шаги вниз по лестнице. В окно лодочного сарая мы увидели Макаку и Тамаё, без оглядки бегущих к дому. Макака поддерживал Тамаё. И тут же от стены лодочного сарая отделилась темная фигура. Это была… это была…

— Это была ваша матушка, да?

Киё закрыл лицо руками. Все, затаив дыхание, глядели на Мацуко, но она продолжала все так же неторопливо вертеть в руках свою длинную трубку, и лицо у нее было все то же — невозмутимо каменное. Зато в глазах Такэко горела жажда крови.

Киндаити повысил голос.

— Господин Киё, возьмите себя в руки. Это ведь самый важный момент. Ваша матушка поднялась на площадку, да?

Киё слабо кивнул.

— Кажется, Такэ уже начал спускаться, потому что голоса раздались на середине лестницы, потом они вернулись на крышу. И тут же послышался тихий стон и звук падения, а матушка, это мы видели, стремглав сбежала по лестнице. Мы с Сизумой затаились, ничего не понимая, и ждали, но Такэ так и не спустился, и вообще его не было слышно. Тогда мы потихоньку прокрались наверх и увидели…