Машинист еще раз дал гудок и затормозил. КХ-12, прогромыхав, остановился у конечной станции.

Поскрипывая сапогами по снегу, успевшему тонким слоем покрыть платформу за те пять минут, на которые опоздал КХ, к ним подошел начальник станции Отомацу.
– Вот и мы, Ото-сан. Совсем закоченели. Прости за опоздание.

Улыбаясь, Сэндзи спустился на платформу.
– Что ты, не велика важность. С Новым годом!
– И тебя тоже! Собственно говоря, я собирался встретить его с тобой, да этот паршивец Хидэо заявился к нам со своим сынишкой.
– Да что ты, неужто наш малыш Хидэ стал отцом? А ты, Сэн-тян, значит, теперь у нас дедушка? Первый внук, поди души в нем не чаешь.
– Да, он у нас очень славный.
– Тут, осознав, что, сам того не желая, больно ранил Отомацу, Сэнд-зи прикрыл рот перчаткой.
– Я звал Хидэо поехать со мной, думал, отметим Новый год втроем, но у него завтра первый рабочий день… Извинись, говорит, за меня.
– Не велика важность. Он небось занят по горло: шутка ли - начальник отдела в Саппорском центральном управлении. Скажи ему, чтобы не беспокоился.
– Я уж прослежу, чтобы еще до весны он заехал к тебе, как положено, уважил. А то ведь что получается: когда он переводился в Саппоро - обещался костьми лечь за линию Хоромаи… Прости, что я ничем не сумел помочь. Нехорошо получилось.
– И сорвав с головы шапку, Сэндзи низко склонил свою лысую голову.
– Полно тебе, Сэн-тян. Не хватало еще, чтобы начальник Центрального вокзала Биёро мне кланялся. Я и ответить должным образом не умею.

С донельзя сконфуженным видом Отомацу проскользнул мимо Сэндзи и заглянул в кабину.
– Да, досталось тебе сегодня, - обратился он к машинисту.
– Зайди-ка, погрейся.

Не отводя глаз от спины продолжающего кланяться Сэндзи, тот ответил: - Очень уж сильный снегопад, господин начальник, пожалуй, я двинусь обратно не задерживаясь.

–  Вишь ты, господин начальник, значит. Небось это Сэн-тян тебя научил. Да какой я начальник! Совсем старика в краску вогнали! У меня и подчиненного-то ни одного нет.

С этими словами Отомацу извлек откуда-то из-за спины сигнальный флажок. Затем, согнув свое длинное и худое, как у журавля, тело, похлопал Сэндзи по спине: - Сэн-тян, да никак ты еще больше раздобрел?
– Не говори.
– Сэндзи наконец поднял голову.
– И на Новый год ел за четверых. Да, кстати, вот хозяйка моя просила тебе передать.
– Ох ты, ну спасибо. Вот и у меня Новый год. Проходи покуда в дом, я только отправлю его и тут же приду.

Оставив Отомацу провожать КХ-12 в обратный рейс, Сэндзи пересек путь и двинулся к вокзалу.

Вокзал в Хоромаи, построенный еще в эпоху Тай-сё (1912-1926 годы по европейскому летосчислению), до сих пор не утратил былого великолепия. В просторном зале ожидания был высокий потолок с янтарного цвета балками и треугольными окнами, украшенными витражами весьма романтического содержания. На стене, над выходом на перрон, окаймленным деревянной рамой, все еще, будто кем-то забытое, висело ведущее колесо - символ государственной железной дороги. Каждая из отполированных временем до блеска скамей представляла собой историческую реликвию.

"Неужели нельзя сохранить хотя бы это здание?" - подумал Сэндзи. Протянув озябшие руки к мазутной печурке, он опустился на скамью. В полной тишине прозвучал гудок КХ-12.
– Вот и я.
– Принеся с собой запах снега, вернулся Отомацу и, сматывая флажок, сказал, указывая на привокзальную площадь: - Видал? Уже и трактир закрыли.
– Да ну? Надо же, в самом деле… А что случилось с бабусей?
– спросил Сэндзи, заметив, что света не было и в покосившейся мелочной лавке, которая единственная держалась до последнего.
– Ее сын вроде бы купил дом в Биёро. Сам понимаешь, не мог же он бросить тут старуху, которой за семьдесят. Теперь приходится самому торговать сигаретами да газетами.
– Ну, это уж слишком, Ото-сан. Мало того, что ты должен сам продавать билеты, сам убираться, охранять пути, - так неужто еще и газеты?
– А что делать? Ведь у нас в Хоромаи еще осталось около ста домов. Конечно, одно старичье, но ведь и им хочется хотя бы газеты читать.

Из конторы донеслась печальная эстрадная мелодия.

У Сэндзи вдруг возникло неприятное чувство, будто терриконы, силуэты которых окружали вокзал, вот-вот обрушатся на него. Вытащив сигареты, он закурил.
– А это тебе к Новому году. Особое саппорское сакэ, Хидэо просил передать.
– Вот спасибо, такую тяжеленную коробку пришлось везти… А я, с тех пор как моя хозяйка скончалась, уж и забыл как Новый год справляют… - Сколько же лет с тех пор, как Сидзуэ-сан?..
– Какое там лет - всего-то в позапрошлом году. А кажется, будто уже лет десять прошло.
– Одиноко небось тебе здесь?
– Да нет. Вокруг такое же старичье, так что ничего. Пойдем в дом, я только погашу огонь в печке.

Сэндзи решил начать с серьезного разговора, а потом уж перейти к выпивке.
– Кстати, Ото-сан, похоже, будущей весной меня переведут на работу в новый вокзальный комплекс.
– Что ты говоришь! Отлично!
– Вот я и подумал - не перебраться ли и тебе в Биёро? Сам посуди - двенадцать этажей, стеклянные лифты. Финансируют все это один токийский универмаг и Японская железная дорога. И я могу замолвить за тебя словечко… - Ну, если так, то лучше не надо.

Сообразив, что допустил бестактность, Сэндзи прикусил язык.
– То есть спасибо тебе, конечно, но я, пожалуй, пока воздержусь.
– Но почему, Ото-сан?
– Да я эскалаторов и тех страх как боюсь. Я ведь совсем не то что ты. Правда, ты тоже был раньше простым путейцем, зато дослужился до начальника Центрального вокзала Биёро, а я, куда уж мне до тебя… - Но Ото-сан, ты ведь прекрасный механик.
– Вовсе нет, ни в чем, кроме железной дороги, я не смыслю. Я и школ никаких не кончал, все, что знаю, добыто собственным потом и кровью. Да для этих, которые из Токио, я все равно что иностранец.

Они замолчали, и на них навалилась гнетущая тишина снежной ночи.
– Слушай, Сэн-тян, а Хидэо удалось что-нибудь сделать для меня?
– Вроде бы нет. Не смотри, что он кончил Хоккайдский университет, пост занимает высокий, то да се… На самом деле не такой он большой начальник, чтобы с ним считались, когда решается судьба линии.
– Ну что ж, нет так нет.

Сэндзи снова не нашелся, что сказать, и только попытался стряхнуть с пальто Отомацу снег, который, так и не растаяв, на глазах превращался в лед.
– Хозяйка-то здорова?
– Да, все толстеет.