– Не беспокойтесь, – проговорил он вполголоса.

– Я и не беспокоюсь, – ответила Клеона, раздосадованная тем, что либо он слишком догадлив, либо она не сумела скрыть своих чувств.

Фредди отступил назад и поклонился; в тот же миг карета тронулась.

– Ну как, тебе было весело, дитя мое? – поинтересовалась герцогиня.

– Чрезвычайно весело, – подтвердила Клеона. – Хотя, может быть, не так, как вчера.

– Да ты становишься blase, [46] – упрекнула ее герцогиня. – Жизнь ничуть не меняется, но человек может привыкнуть к чему угодно. Слишком много балов, как и слишком много pate de foie gras, [47] приводит к пресыщению!

Клеона засмеялась.

– До этого я пока еще не дошла, мадам. Просто… даже не знаю, мне не объяснить.

– Что тебе говорил Сильвестр? – спросила герцогиня.

– Его светлость был очень… внимателен, – ответила Клеона. – Я… я не могу в точности повторить его слова. С его стороны было очень любезно заехать на бал.

У герцогини вырвалось невнятное восклицание – полувсклик, полувздох. Когда же карета заворачивала на Беркли-сквер, она сказала:

– Перед смертью мне бы хотелось увидеть на тебе бриллианты Линков. Тебе очень пойдет диадема.

Слова эти вызвали у Клеоны яростный протест, тем более что она их совершенно не ожидала:

– Ни за что! Поймите, мадам, этого никогда не будет! Я не выйду замуж ни за кого из тех, с кем встретилась здесь, в Лондоне. Пожалуйста, выбросьте эту мысль из головы. Если вы приглашали меня, думая только о моем замужестве, тогда мне незачем было сюда приезжать.

– И что ты, собственно, имеешь против замужества? – холодно спросила герцогиня.

– Я не против замужества вообще, – пояснила Клеона, – а против некоторых кандидатов в мужья.

– Как я понимаю, мой внук относится к их числу. – Голос герцогини стал ледяным.

– Простите, мадам, но это правда. Я никогда не выйду замуж за герцога.

Расстроенная Клеона понимала, ничто не могло настроить герцогиню против нее сильнее этих слов.

Когда карета остановилась у Линк-Хауса, герцогиня молча быстро спустилась на землю, вошла в дом и, не пожелав ей доброй ночи, начала подниматься по лестнице.

Клеона стояла в холле и смотрела ей вслед.

«Я тупица, – говорила она себе. – Ну почему я не могла притвориться и доставить ей удовольствие?»

В порыве глубокого сочувствия к старой женщине, измученной заботами и беспокойством, она подхватила юбки и уже наверху догнала герцогиню.

– Простите меня, мадам, – проговорила она с раскаянием. – Я неверно выразилась. Просто… просто герцог невзлюбил меня. Он… он не скрывает этого с того момента, как я приехала.

– И у тебя нет иных причин относиться к нему с неприязнью? – спросила герцогиня. Клеоне хотелось сказать правду, но у нее не хватило духа погасить огонек надежды, внезапно засветившийся в проницательных старческих глазах.

– Да нет, мадам, – запинаясь, проговорила она. – Я… я считаю, что герцог очень красив.

Герцогиня улыбнулась и коснулась ее щеки веером.

– Ты славная девочка, Клеона, – сказала она. – Не тревожься за свое будущее, предоставь все мне. Все эти годы тебе недоставало матери. Я постараюсь заменить ее. Покойной ночи, дитя мое. Можешь поцеловать меня.

Теплыми губами Клеона прикоснулась к холодной морщинистой старческой щеке, и герцогиня, слегка улыбаясь, направилась в свою спальню. Поджидавшая хозяйку горничная мягко затворила за ней дверь.

Клеона прикрыла глаза рукой. Боже, какая путаница! И вместо того, чтобы упростить, она еще больше все осложнила. Но тут она припомнила, что, в конце концов, все это не имеет никакого значения. Герцогиня узнает правду, ее с позором отправят обратно в Йоркшир и в невесты герцогу найдут другую богатую наследницу, куда более сговорчивую.

Клеона уже ничего не узнает об этом. Она снова будет жить дома, кормить цыплят и выслушивать тихие, но от этого не менее суровые упреки отца и матери, а в Лондоне через несколько дней забудут о ее существовании. Мысль эта, как ни странно, подействовала на нее угнетающе. Клеона двинулась в сторону своей спальни и выронила сумочку. Подняв ее, девушка вспомнила о лежащей внутри записке.

Глупо опасаться графа или кого-то еще. Что они могут ей сделать? Да разве может она что-то значить в их жизни? Через несколько дней она, несомненно, получит от Леони весточку о том, что та благополучно добралась до Ирландии и вышла замуж, после чего сразу уедет.

– Я должна до конца использовать оставшееся время, – решила про себя Клеона. – Нельзя терять ни минуты, ведь воспоминаний об этих приключениях мне должно хватить до конца моих дней.

Она вдруг рассердилась на себя за то, что уехала с бала. Нужно было пользоваться каждой секундой и оставаться до самого рассвета, когда факельщики [48] погасят свои факелы. Что ждет ее завтра? А послезавтра? Она постаралась вспомнить, что испытывала, когда ее представляли королеве, перебирала в уме все, что видела и делала с того момента, как карета домчала ее сюда из Йоркшира, пока не поняла, что больше не чувствует усталости. Ей хотелось танцевать, кокетничать, вновь видеть в глазах партнера восхищение – ею ли, деньгами ли Леони или платьями, выбранными для нее герцогиней и еще не оплаченными, – какая разница? Важно лишь одно – время бежит, и скоро вся эта сумасшедшая эскапада закончится.