– Она меня нарисовала.

– И что? Ты что не знал, что она художница? Что такого-то?
– не понял Гарнс.

– Да знал, я знал. Просто она нарисовала меня именно таким, какой я есть!

– В смысле?

– Да в прямом, мне кажется, она догадалась.

– О чем именно?

– Она меня сегодня спросила, почему я выбрал ее.

– И что ты ей ответил?

– Ничего, я увидел то, что она нарисовала. Она точно догадалась, - сокрушался Стефан.

– Да покажи ты мне рисунок-то, - попросил Гарнс.

– Она его с собой унесла. Сейчас принесу, - кивнул Стефан.

Он тихо прошел по коридору, вошел в комнату. Рисунок лежал на столе, с которого почти мгновенно исчез. Через несколько секунд Стефан уже протягивал другу лист бумаги, с синим портретом на нем.

– А она у тебя талантливая. Так, похоже, - похвалил Гарнс.

– Да ты посмотри, как она нарисовала!
– воскликнул Стефан.
– Неужели у меня на лбу написано, что я ее люблю?

– Сейчас да, - спокойно ответил Гарнс, покосившись на лоб собеседника.
– А вообще, я не понимаю, чего ты так переполошился.

– Как это? Да ты посмотри! Если я так на нее смотрю, то она точно уже все поняла.

– Да как? Что такого-то? Ну, получился ты у нее немного человечнее, чем вампир, и все. На диван она тебя немного странно усадила, волосы распустила, твою обычную неопрятность пририсовала, добавила грусти и нерешительности. Между прочим, ты в последнее время именно такой! А, в общем, я не пойму на что ты жалуешься. Она тебя не кровожадным монстром видит, а вполне обычным вампиром, разве что чуть более романтичным. Хотя тебе такой образ больше подходит, чем тот трудяга-юрист с непроницаемой миной, которую ты на себя нацепил.

– Ты так думаешь?
– усомнился Стефан.

– Нет, так думает мой левый ботинок, а я думаю, что ты полный балбес, к тому же, еще полностью влюбленный в человека. Было бы в сто раз проще, если бы ты ее укусил.

– Я не буду ее кусать!

– Да знаю-знаю, - отмахнулся Гарнс, отдавая рисунок, который через несколько секунд уже лежал на прежнем месте.

– Что скажешь?

– Что ты полный идиот, и ты пропал. Но ты и сам это знаешь.

Стефан оторопело смотрел на друга.

– Стеф, друг, я так и не понял, чего ты так переживал! Ну ладно, нарисовала она тебя не так, как надо. Но это же ничего не значит. Художники вообще видят мир по-другому. Ну, захотелось ее правой пятке, чтобы ты сидел на диване в незастегнутой рубашке со свободными волосами и смотрелся на картинке, как брошенный любовник, и что теперь? Завтра она тебя нарисует в доспехах и с мечом наголо, но это же не значит, что она видела тебя в битве под Кармасом! А потом вообще голым в ванной нарисует! Тебе ж не сто лет, чтобы в присутствии вампирш краснеть и пороть всякую чушь!

– Я в присутствии вампирш никогда не краснел и чушь не порол, - насупился Стефан.

– Да знаю. Но заметь, у меня с Хельгой все в порядке, скоро столетие со дня свадьбы справим!

– Поздравляю, - мрачно пробормотал Стефан.

– Куда бы было проще, если бы ты выбрал себе обычную вампиршу, а не человеческую девушку.

– Кто бы сомневался, - передразнил Стефан.
– Но что уж выбралось.

– Ну, выбралось и выбралось. Чего ты переживаешь-то? Ну, поняла она, что ты ее любишь, и что? Или ты от нее всю ее короткую жизнь это скрывать намерен?

– Нет.

– Ну и что тогда? Даже лучше, если она поняла. Хоть бы бояться не будет.

– Да она и так не боится.

– А ты ей про сон вампиров рассказал?

– Она видела.

– Видела?
– Гарнс аж на месте подскочил.
– Ну, ты идиот!

– Да я тебе это еще по телефону сказал. Собственно, в тот день я и позагорал.

– И что она?

– Да ничего, - пожал плечами Стефан.
– Заорала, потом поплакала немного и успокоилась, сказав, что предупреждать же надо.

– Здравая мысль, жаль не твоя, - похвалил Гарнс.

– Она сегодня еще у меня спрашивала, почему я никогда не улыбаюсь.

– Я надеюсь, ты ей ничего про межрасовый кодекс не наплел?

– Я что, по-твоему, совсем с головой не дружу?

– Да с тебя станется, - покачал головой вампир.
– Так что ты ей сказал?

– Да как есть, так и сказал. Мол, люди неправильно истолковывают вампирью улыбку.