— Не понимаю! Зачем вам это? Вы можете вернуться в Сибирь, куда вы так стремились год назад! Вы можете, наконец, устроиться на любом заводе в нашей области! Но остаться здесь! — Он высоко вскинул красивую голову, бросил сквозь зубы: — Есть же у вас самолюбие!

«Как объяснить, что есть вещи, которые выше самолюбия?» — в тоске думал Бахирев.

— Если я виновен, я не могу уйти, пока не исправлю сделанного. — Он при всех признавал спою вину, он шел и на это унижение. — Я не могу уйти, пока не прекратятся аварии.

— Аварий не было до вас… не будет и после вас… Вальган наносил пощечину за пощечиной, беззлобно,

нехотя, как бы говоря: «Не стал бы связываться, да ты сам набиваешься». Он не снисходил до того, чтоб наслаждаться победой. Он сбросил Бахирева щелчком и уже не хотел думать о нем. Чтобы прекратить ненужную сцену, он сказал:

— Я не люблю половинчатых решений. Уханов ждет вас… Пройдите к нему…

Отказ был полный и безоговорочный. Медленно шел Бахирев по знакомой дорожке. В коридоре он столкнулся с Чубасовым. Неверная, не бахиревская походка, бледное лицо с осевшими щеками испугали Чубасова,

— Дмитрий Алексеевич, ты что?

Впервые бахиревские тяжелые, всегда полуопущенные веки поднялись. Глаза оказались большими, беспомощными в своей неприкрытой тоске.

— Я не могу уйти с завода… Я должен хотя бы доработать конструкцию. Я был у Вальгана… просил оставить меня здесь…

— Кем?

— Хотя бы сменным.

— Ты готов пойти сменным?

— Кем угодно.

— Неужели он?..!

— Отказал..

Чубасов тихо, но грубо выругался. Потом он повернулся, бережно, как больного, повел Бахирева в свой кабинет, усадил его за стол, подал газеты. Раздавленный собственным унижением, Бахирев не прекословил.

Он сел за стол и взял в руки газету.

— Ты завтракал? — почти весело спросил Чубасов, — Маруся, — крикнул он секретарше, — принесите Дмитрию Алексеевичу завтрак из буфета!

Быстро и с особым оживлением, насвистывая и улыбаясь, он сделал какие-то свои дела — разобрал почту, позвонил по телефону. Бахиреву показалось, что он даже веселее, чем обычно. Когда секретарша принесла завтрак, Чубасов сам подал его Бахиреву.

— Ты сыр любишь? Швейцарский, с острецом… К ветчине горчица… Ну, сиди, ешь, пей, читай газеты! Не смей отсюда никуда выходить! Жди меня тут. Понял?. Чтоб с места не вставал.

Он вышел и сказал секретарше:

— В кабинет ни души не впускайте — там занимаются. Секретарша, издавна знавшая Чубасова, удивилась:

он смотрел отсутствующим взглядом, беспечно насвистывал в рабочее время и все поддергивал кверху рукава пиджака, будто освобождая руки.

Чубасов двинулся к Вальгану с тем самым чувством, с каким в давние времена он выходил на ринг.

— Срочное дело, — сказал он Вальгану таким тоном, что тот поторопился отпустить всех.

Ожидая, Чубасов не шевелился и не поднимал ресниц—боялся утратить частицу того запала, с которым вошел.

Вальган посмотрел на длинные опущенные ресницы парторга. — Я тебя слушаю, Николай Александрович.

— Бахирев хотел остаться на заводе хотя бы в качестве сменного. Ты отказал. Почему?

Вальган пожал плечами.

— Мы с ним не сработаемся ни в каких качествах. Разве тебе не ясно?

Темные ресницы дрогнули, по не поднялись. Чубасов упорно смотрел вниз.

— Мне ясно, что кроме тебя и его есть еще завод. Интересы завода. Он это понимает, ты — нет.

Тон был открыто осуждающий, непримиримый. Вальган не привык, чтоб с ним разговаривали таким тоном. Он вспыхнул:

— Интересы завода требуют спокойной рабочей атмосферы. Я не желаю терпеть на заводе человека, который точит нож на весь коллектив!

Ресницы медленно поднялись. Цепкий, прицеливающийся взгляд, сжатые губы, напряженные ноздри. Вальган никогда не видел парторга таким.

— Можно не сработаться, — тихо сказал парторг. — Можно ошибиться. Но по ошибке не увидеть того, что он заканчивает необходимое для завода дело, — нельзя. Не увидеть этого можно, только если сознательно закрыть на это глаза. Только если наплевать на интересы завода.

Это было слишком. Вальган почти с радостью почувствовал приближение одной из тех гневных вспышек, о которых долго потом шептались на заводе. Лицо наливалось огнем. Руки отяжелели.

— Ну… хватит… — слова падали глухо в тишине большого пустынного кабинета. — У меня тоже есть нервы… С его помощью они достаточно истрепались… Дайте мне работать спокойно!

— Он будет тихо делать свое дело. Дело нужное.

— Хватит! — кулак Вальгана опустился на край стола, голос загремел. — Директор здесь я, и мне инженер Бахирев не нужен!