Т: Я все время хочу конкретизировать твои обтекаемые ответы. Значит ли сказанное тобой, что Григорян преступил некие моральные критерии, что было абсолютно несовместимо с твоими этическими принципами?

Б: Естественно, да. Я ушел не потому, что поспорил с ним: как мы будем делить власть в группе или деньги от концертов. Ничего подобного не было вообще. Просто Григорян меня оскорбил, причем сделал это публично.

Т: Но вы же могли помириться. В конце концов, он мог просто извиниться перед тобой, и инцидент был бы исчерпан. Ведь вы были не только соратниками, но и друзьями – вместе проводили свободное время. Наконец, вы вместе «выдавили» из группы Виктора Троегубова.

Б: Тем больший шок я испытал. Именно потому, что мы были друзьями и соратниками. Я не ожидал этого удара. Это сейчас мы стали взрослыми и мудрыми, сейчас говорим: «боже, избавь меня от друзей, а от врагов я сам избавлюсь». Так вот, Григоряна я всегда считал своим другом, и не ожидал подобного с его стороны. Это стало просто ударом в спину. Долгое время я находился просто в состоянии шока. Если на улице ко мне подходит шпана и говорит что-то, я могу адекватно реагировать и постоять за себя. А когда удар в спину наносит друг, просто теряешься. Вот и все. Я подозревал, что рано или поздно какие-то противоречия могут возникнуть. Но я никогда не мог даже представить, что все произойдет в такой гнусной форме.

Т: Неужели такой вроде бы прагматичный человек, как ты, мог быть столь неисправимым идеалистом?..

Б: Всегда таким был!

Т: …А Григорян оказался совсем не похожим на идеалистичную фигуру этакого «неприспособленного» героя своих песен, наоборот постоянно тянул одеяло на себя и использовал всех окружающих, в том числе и тебя? Как ты думаешь, он оскорбил тебя намеренно или случайно?

Б: Я уверен, что он делал все целенаправленно. Что это не сорвалось у него с языка сгоряча. Я уверен, что эта акция планировалась. Именно поэтому я и говорил, что абсолютно не имеет значения – как все произошло. Не окажись формального повода в тот раз, он бы нашел другой удобный случай. А потом я же видел, как он в группе, грубо говоря, «шел по трупам», начиная с ситуации с тобой и кончая еще кем-то. Видимо, только такие люди и побеждают в этой жизни, и в рок-музыке в частности. Мне было еще мало лет, не было мудрости, и я не подготовил себя к той ситуации заранее.

Т: Дима, может быть, подобные ситуации возникали из-за того, что рок-музыка была не карьерной, а святой частью нашей души, и мы не были готовы к предательству именно на этом пути?

Б: Естественно. Ведь между нами не было в тот момент никаких серьезных коммерческих отношений. Конечно, были уже деньги, и мы их как-то делили. Может быть, нам с Григоряном доставалось больше, чем остальным. Но это были не те деньги, из-за которых можно было устраивать разборки…

Т: Когда случилась вся эта история, из группы «вывалился» не только ты. Ушел твой брат Сева, директор крематорского фан-клуба, ушли Пушкин и Лагутин, ушел даже звукорежиссер (он же компьютерщик) Кондратий.

Б: Остался только Мишка Россовский и за неделю до того приведенный барабанщик Сараев.

Т: Но Мишку абсолютно такая же ситуация настигла через пять лет, в 1993 году. Кстати, а как же он тогда смог остаться, ведь ушли все его друзья, я бы даже сказал – все близкие друзья.

Б: Это я не буду комментировать. Это его личное дело, спроси у него сам. Я к Мишке не имею никаких претензий, это – его жизнь.

Т: А люди, что ушли с тобой, что руководило ими? Они разделяли мнение, что Григорян поступил с тобой нечестно (если не сказать подло), или у них существовали иные мотивы для ухода?

Б: Я думаю, у каждого были свои причины. Пушкин, безусловно, разделял мою позицию, поскольку мы были друзьями, и остаемся ими до сих пор. Кондратию – может быть – стало уже совсем неинтересно. Он уже наигрался в рок-группу, и он со своим техническим уровнем «парил» совсем в иных мирах. А может, они почувствовали, что такая судьба может в любую секунду постигнуть и их: Григорян получит от каждого то, что ему нужно, и избавится от них. Они просто предвосхитили события, и поступили мудро.

Т: Я знаю, что после расставания с «Крематорием» ты еще некоторое время занимался музыкальным менеджментом, в частности был директором группы «Нюанс». Я знаю также, что ты устраивал несколько региональных рок-фестивалей.

Б: Поскольку я был довольно глубоко погружен в рок-музыку, у меня осталось большое количество связей, контактов, проектов и даже обязательств. Уже шли переговоры о рок-фестивале в Брянске. И по инерции я продолжал заниматься этой деятельностью. Многие группы, узнав о моем «расставании» с «Крематорием», стали предлагать мне место директора. Группа «Нюанс» мне просто нравилась, хотя я знал, что это – абсолютно некоммерческая команда. И именно по инерции я стал их директором и некоторое время с ними работал. Через некоторое время я просто оставил эту деятельность и по-доброму расстался с «Нюансом». Если взглянуть на мою продюсерскую деятельность глубже, то сразу станет ясно, что я никогда не был продюсером в чистом виде. С «Крематорием» меня связывало слишком многое: и дружба с большинством участников, и любовь к этой музыке, и еще многое, что невозможно определить словами. Когда произошло расставание с «Крематорием», оборвалось большинство нитей, связывающих меня с отечественной рок-музыкой. Во время работы с «Нюансом» я понял это окончательно. Все мои эмоции были растрачены в момент расставания с «Крематорием», так что «Нюанс» – и всю музыкальную деятельность – я оставил уже без сожаления.

Т: Впоследствии тебе не приходилось слушать следующие альбомы «Крематория»?

Б: В первое время меня это еще интересовало, по-моему я даже как-то съездил на концерт. Правда инициатива этой поездки принадлежала моему знакомому, недавно приехавшему из Штатов. Была зима, концерт проходил в концертном зале в Олимпийской деревне. Я тогда уже начал зарабатывать приличные деньги, и гордо приехал на концерт на недавно приобретенном «опель-сенаторе». Правда, когда подъехал на джипе «форд-бронко» Кондратий, мой пыл поубавился.