Тольятти имеет довольно странную планировку. Центр города с площадью, на которой располагаются концертный зал, интуристовская гостиница и какие-то учреждения, находится на отшибе от основных жилых районов. А, может быть, это вовсе и не центр города? Как бы то ни было, нас поселили в той самой интуристовской гостинице.

Концерты «Крематория» в Тольятти устраивались по хозрасчетной схеме. Местный организатор сам снимал зал, оплачивал все затраты, продавал билеты и так далее. Но, несмотря на то, что на выступлениях зал был почти заполнен, общий коммерческий итог оказался скромнее ожидаемого. В результате каждый из музыкантов должен был привезти домой сумму в два раза меньше обычной. Такая перспектива, конечно, не радовала. После второго концерта мы возвращались в гостиницу не одни. С нами приехали организатор концертов Саша Зиновьев (если не ошибаюсь – из театральной братии) с женой и ее подружкой, кроме того были еще какие-то «девчонки». У входа в гостиницу царило необычайное оживление – тусовалась целая ватага нарядных молодых людей. Они громко разговаривали и смеялись, выпивали и безобидно задирали проходящих. Нас они попросили поделиться девушками. Все это больше напоминало игру, и мы как-то отшучивались. Вдруг один из них предложил нашим дамам выпить шампанского. Те, продолжая шутливую пикировку, сказали, что без нас (крематорцев) пить вино не будут. В результате уже через десять минут вся компания сидела на газончике в аллее напротив отеля и пила шампанское из ящика, выставленного новыми знакомыми. В процессе выяснилось, что нарядные хлопчики имели какое-то отношение к околоавтомобильной мафии (в Тольятти, как известно, находится крупнейший в нашей стране Волжский автомобильный завод – ВАЗ, производящий легковые автомобили марки «Жигули»), и один из их командиров в тот день праздновал день рождения. Кстати, «стукнуло» ему не так уж много: по-моему, чуть ли не 25 лет.

Вот так сидели мы на травке перед гостиницей, запивая шампанским неторопливую беседу. В какой-то момент один из наших собеседников спросил у меня, имеем ли мы отношение к группе «Крематорий». Когда я ответил утвердительно, он предложил организовать небольшое импровизированное выступление для гостей именинника и назвал сумму гонорара, сравнимую со стоимостью концерта в зале. Пополнить бюджет группы за счет подобного выступления было соблазнительно, но я знал, что Григорян является категорическим противником подобных мероприятий. Поэтому я ответил на предложение следующим образом: «В номере таком-то сейчас находится наш руководитель. Если вы сможете его уговорить, я организую все остальное!».

Я не знаю всех деталей разговора Армена с посланцем автомобильной мафии, но уже через полчаса мы готовились к выступлению. Друзья именинника договорились с кафе, расположенным на первом этаже гостиницы, – оно было закрыто, – и вскоре мы настраивали инструменты на маленькой эстраде. Мы решили играть акустический концерт, но Андрюха Сараев, преисполненный солидарности, заявил, что будет участвовать в мероприятии тоже. Он притащил рабочий барабан на стойке и приготовился играть щеточками, чтобы не заглушать наши неподключенные гитары. Гости дня рождения уже расселись за столы и начали потихоньку выпивать.

Уже через пару песен мы поняли, что играть в кафе только опусы «Крематория» очень трудно. Правда сама публика начала понемногу выручать нас. К нам подошел человек, который попросил сыграть любую песню «Воскресения» и положил в хрустальную вазу, стоявшую на ближнем к нам столе, тысячную купюру. Для информации скажу, что в 1992 году на одну тысячу рублей можно было жить месяц. Исполнить для заказавшего песню «Воскресения» не составляло для меня никакого труда, ведь на наших пьянках мы иногда пели почти весь «воскресенский» репертуар. Сбоку Григорян шепнул мне на ухо: «Давай! Спой что-нибудь», и я затянул: «Забытую песню несет ветерок…». Когда я закончил, все тот же эрудированный бандюган сунул в вазу еще две тысячи и заказал две любые песни «Аквариума». Абсурд, но все происходившее в тот вечер можно считать кошмаром, в котором рок-композиции чудовищно переплелись с кабацкой системой заказа песен. Постепенно в вазе набралась целая гора денег. Пережить все это в тот момент можно было, лишь вливая в себя после каждой песни бокал шампанского, – почему-то в тот вечер фигурировал лишь этот напиток. Вскоре от такого количества шипучки законы тяготения стали действовать на меня с двойной силой. Последнее, что мне запомнилось: я сижу за столом с каким-то человеком средних лет, мы постоянно выпиваем, а он доказывает мне, что здесь он – самый крутой. «Смотри! Они сделают все что я скажу», – говорит он, плюет на пол, а потом приказывает кому-то из своего окружения вытереть плевок рукой. В этот миг я словно провалился в пустоту…

Когда утром я очнулся, лежа одетым на кровати в нашем с Арменом номере, я первым делом хватился – где гитара? Слава богу, она оказалась на месте. А вот вазу с деньгами, как мне потом рассказали, кто-то все же свистнул. Придя в себя, мы все вместе решили, что больше в подобных шабашах участвовать не будем. Что касается виновника той пьянки, то – по случайно поступившей через год информации – до следующего дня рожденья он не дожил. Не так-то просто зарабатывать деньги в криминальной области!

Я уже говорил вам, что Михаилу Оразову еще не раз суждено будет фигурировать в нашем повествовании. Так оно и есть, в июне он появился с предложением поездки с двумя концертами в Тулу. С местной филармонией он уже работал, в связи с гастролями других исполнителей, а на сей раз уже переговорил по поводу «Крематория».

29 и 30 июня группа уже выступала в Туле. Зал был небольшой, около 600 – 700 мест. Заполнен он был до предела, а на второй концерт зрителей набилось просто немыслимое количество. Дело в том, что второй концерт оплачивала какая-то местная организация (названия не помню), проводившая некий местный юбилей, а, как говорит русская поговорка: «на халяву уксус – сладкий!».

В Туле нас поселили в так называемую ведомственную гостиницу, которая на самом деле представляла собой обычный многоэтажный дом, где проживали специалисты, командированные на различные местные предприятия. На группу и сопровождающих – Оразов поехал с нами – выделили две пустых трехкомнатных квартиры, и это было даже в кайф: никаких тебе дежурных по этажу и прочих гостиничных начальников. Вечером после первого выступления мы накрыли стол, нарезали закуску и откупорили бутылочку хорошей русской водки. Хотя – соврал! В те времена отечественную водку мы почти не пили – уж слишком много подделок продавалось с настоящими этикетками. А потому пить приходилось водку «Распутин», хотя, с точки зрения дня сегодняшнего, даже думаю я об этом названии с содроганием. Ведь никакого отношения к хорошей русской водке этот прилично приготовленный немецкий спирт не имел. Ну да ладно, выпивали мы понемножку в своей тесной компании, – благо Третьяков не сумел заманить никакой местной шмары, – как вдруг Мишка Россовский и сказал впервые о том, что подал документы на отъезд в Израиль.

Надо вам сказать, ситуация тогда у него сложилась крайне сложная. В давние времена, когда Россовский приехал в Москву из далекой Винницы и поступил на экономический факультет Тимирязевской сельскохозяйственной академии (ТСХА), жил он, как полагается, в общежитии. Через какое-то время женился на москвичке Ире, после чего стал проживать на ее жилплощади. Долгое время они обитали в однокомнатной квартире на улице Дыбенко в районе все того же Речного вокзала. По-моему, там же родилась их дочь. К конкретному 1992 году, вследствие ряда обменов (по-видимому с доплатой) они жили уже в трехкомнатной квартире где-то в Медведково. Взаимопонимание и любовь между Мишей и Ирой к тому времени сошли на нет, каждый из них уже имел «друга». Мишку новая любовь поймала прямо на рабочем месте, а искусительницей стала его коллега, с все тем же именем Ира. Она была жительницей дальнего Подмосковья, и в Москве снимала комнату, где жить им вместе возможности не было. В тот момент наша страна стала ареной постоянных потрясений. Вспомните, тогда никто не мог чувствовать себя стабильно, даже люди, зарабатывавшие крупные деньги, просто проедали их. Такова жизнь. Как гласит присказка, «жизнь играет человеком, а человек играет на трубе». Миша Россовский играл на скрипке и одновременно был высококвалифицированным компьютерщиком. Можно сказать, что тогда он имел наибольший суммарный заработок из участников группы. В любой стране мира со своими способностями он имел бы большую зарплату и высокий уровень жизни. Родная страна не могла ему дать средств даже на то, чтобы снимать жилье и материально обеспечивать семью. Его попытки поговорить с женой по поводу размена их трехкомнатной квартиры ни к чему не приводили – она просто заявила, что «не хочет разменивать, и все». Я не в чем не виню эту женщину. Единственное, что мне хотелось бы, – если когда-нибудь эти строки попадутся ей на глаза, – пусть задаст себе несколько вопросов. С этим человеком она прожила больше десяти лет, и он все эти годы зарабатывал больше нее. Зная Мишу, я уверен, что его родители материально помогали молодой семье. Что делало возможным их переезды на увеличивавшуюся жилплощадь. Наконец, он был отцом ее дочери. Неужели он не заслужил и не заработал за все это время хотя бы комнату в коммунальной квартире? Ведь при его столь микроскопическом аппетите ей с дочерью оставалась двухкомнатная квартира… Отстаивая свои интересы, она сделала его обычным бомжем, не имеющим жилья. Когда я пытался объяснить ему, что у него есть права, что для решения столь сложного вопроса, в конце концов, есть суд, он сказал, что по такому пути никогда не пойдет.