Каждый раз, когда самолеты возвращаются с боевого задания, на аэродроме царит волнение, все до крайности возбуждены.

Механики встречают машины, мотористы заправляют горючим, маслом, заливают охлаждающую жидкость, оружейники заряжают пушки и пулеметы.

Волнуется командир полка Локтев. Он непрерывно вызывает по радио «чирков», а те как в рот воды набрали.

Посмотрел на часы.

Наконец далеко-далеко на горизонте появилась тоненькая черточка. Словно кто-то карандашом черкнул. Она все увеличивалась, росла и превратилась в силуэт самолета. Затем послышался неровный, прерывистый рокот мотора.

Над аэродромом пролетел Булатов. Мотор работает с перебоями, «яша» летит как-то неестественно, юзом.

Вот летчик начал выполнять третий разворот. Самолет вздрогнул и, сорвавшись в штопор, скрылся за вершиной горы. Все замерли. Но вдали снова раздался гул мотора, захлебывающийся, с сильными хлопками. Из-за горы показался истребитель. Он летит медленно, словно тащит в гору непосильный груз.

Когда истребитель вновь появился над аэродромом, Локтев приказал летчику набрать высоту и оставить машину. Слышал ли эту команду Булатов? Трудно сказать. Ответа не последовало. А если бы и слышал! Да кто же похоронит раненого друга? А бросить самолет, когда еще есть надежда спасти его, то же самое, что похоронить еще живого друга.

И вот новый заход на посадку. Одно колесо недовыпущено. Истребитель коснулся земли, прокатился несколько метров и, воткнувшись носом в землю, загорелся.

Друзья вытащили из кабины потерявшего сознание пилота. Через минуту было потушено и пламя.

Хмурые после тяжелого дня возвращались люди в землянки.

— Снег повалил! — сообщил дежурный, входя с охапкой дров.

Эти слова встревожили летчиков.

— Туго сейчас приходится нашему комэску, — озабоченно проговорил Блажко.

— Если он только жив, — заметил кто-то.

Вошел парторг Голубев. Заговорили о проведенном вылете.

— Не унывайте, ребята, не будет он Комлев, если не выкрутится, — сказал Голубев. — Вернется. Так что спите спокойно, утро вечера мудренее.

Первым после бессонной ночи вышел на улицу лейтенант Блажко. В предрассветном небе мерцали холодные звезды. Подморозило. Хилые заполярные березки склонились под тяжестью льда. Семен наскоро освежился холодной водой и, вздрагивая, вернулся в землянку.

— Лед! Дождь ночью был, — лязгая зубами от холода, сообщил он. — Замерз где-нибудь Никита Кузьмич.

— Нет, товарищ лейтенант, командир наш жив, — возразил Дорофей Ребров. — Видел его во сне сегодня. Подошел он ко мне, положил руку на плечо и спросил: «Как дела, Дора? Хорошо ли отдохнул? Тепло ли было в землянке?» Вот как с вами, так и с ним разговаривал. Эх, если бы знал, где он, через сопки и болота кинулся бы на выручку.

— Ты думаешь, другие не кинулись бы? — отозвался Блажко.

Комлев не знал, сколько времени он пролежал без сознания. Когда пришел в себя и понял, что произошло, отстегнул лямки парашюта и кинулся к ближнему кустарнику.

Обычно летчики прикрепляли шоколад к лямке парашюта, на случай оставления самолета в воздухе. Комлев вспомнил о шоколаде, хотел было вернуться, но...

— Хальт! Хэнде хох! — раздался лающий окрик. Комлев вздрогнул. В двадцати шагах от него стоял немец. Автомат направлен в бок Комлеву.

Сердце заныло, но мысль заработала быстрее.

Плен! Нет, это не укладывалось в голове. Лучше смерть. А жить-то так хочется! Левая рука стала медленно подниматься и одновременно Комлев стал поворачиваться к немцу лицом. Фашист уверенно повторил:

— Хенде хох!

Комлев выхватил из кобуры пистолет и выпустил одну за другой три пули. Враг упал, но Никита не был уверен, что убил его, и тоже упал за кочки, прижался к земле.

Через несколько секунд застрочил автомат, пули со свистом впивались в кочку, за которой укрывался летчик. Комлев не подавал признаков жизни. Стрельба прекратилась. Немец приподнялся, вытянул шею, всматриваясь в кочки. Комлев уже спокойно навел пистолет и выстрелил. Солдат взмахнул руками и рухнул навзничь.

Комлев пополз по-пластунски, от кочки к кочке, к огромному серому камню, потом вскочил и побежал к нему. Там защита! А за спиной раздались отрывистые громкие голоса, защелкали автоматные очереди, засвистели пули. Пригнувшись, он петлял из стороны в сторону. В голове звенело, казалось, вот-вот разорвется сердце, но он все бежал и бежал. Ноги подкашивались, силы убывали, нестерпимо мучила жажда. Хотя бы глоток воды, хотя бы каплю... По заболоченному торфяному полю пробегал ручеек. Живительная влага, глоток которой прибавил бы силы. Но в этот миг Комлев вспомнил о записной книжке. Он выхватил ее, бросил под ноги и, не останавливаясь, вдавил в топь. Вот и валун. Комлев навалился на него, сбросил с головы шлемофон, перевел дыхание. Метрах в тридцати кустарник. В несколько прыжков Комлев достиг зарослей. Пули противно жужжали, срезая ветки. Под ногами зачавкала вода. Болото! Комлев нагнулся, на бегу схватил горсть болотной жижи, прижал к распухшим губам. Бежать стало легче.