При этих словах Комлева у Бозора кровь ударила в голову. Командир повел разговор о самом больном. Комлев рассказал, как раскаивался Блажко в своем поступке, как отнеслись к этому товарищи и, наконец, как переживала Таня, когда узнала, что Бозор не вернулся с боевого задания.

Бозору хотелось схватить капитана, расцеловать. Он сделал резкое движение к Комлеву и почувствовал, что у него закружилась голова, затошнило, как от табачного дыма.

Мирзоев сказал о своем самочувствии Комлеву.

— Фу ты, ясное море, какого маху дали! — ответил тот. — Не сообразили сразу и видишь, какую ошибку допустили — снегом нас завалило, доступа воздуха нет. Вот и сказывается недостаток кислорода.

Словно кроты, они буравили снег. Он поддавался туго, но летчики были настойчивы и вершок за вершком продвигались вперед. А когда пробились и вылезли наружу, оказалось, что над ними — звездное небо, а вокруг стоит глубочайшая тишина.

— Отдышался? Теперь давай подзаправимся немного, а то Мунсен только наши косточки обнаружит...

За скромной едой всухомятку Комлев спросил вдруг:

— Бозор, ты Хмару помнишь?

— Виктора? Как же! А что?

Комлев рассказал о письме от Хмары.

— В конверте была вложена газетная вырезка. Жаль, что размокла она, пришлось выбросить. Посмотрел бы, каков он, наш бравый механик Хмара, теперь: в шапке-ушанке, дубленом полушубке, с погонами старшего лейтенанта, с автоматом на груди. И улыбается в объектив. Знаешь, такой улыбки широкой, простодушной мы никогда не видели у него. Вроде он и не он...

Мирзоев вспомнил поединок с фашистом, пропасть, над которой висел и как был вытащен сильной рукой Хмары. «Встретимся ли мы еще когда-нибудь?» — подумал он.

Мысли перебил Комлев.

— Вот видишь, ясное море, как меняется человек, когда находит свое место в жизни. А мы сыпали на парня выговоры, ругали, считали его плохим воином...

Немного пофилософствовали на эту тему, затем Комлев рассказал о гибели Ветрова, Бугрова и Кучеренко. Мирзоев тяжело вздыхал, сжимал кулаки.

Оскар Мунсен пришел на вторые сутки.

Вернувшись с гор, пилоты попали в заботливые руки фру Лотты Хансен. Каждое утро она поднималась по крутой лестнице, принося им в мезонин свежий кофе, и в течение дня наведывалась еще несколько раз. И сколько бы Комлев не возражал против этих чрезмерных забот, фру Лотта лишь мягко улыбалась и продолжала ухаживать за русскими, как за детьми. Спускаться вниз им было запрещено. Целыми днями сидели, как мыши в норе. Время тянулось томительно медленно.

Повальная облава не принесла гестаповцам никаких результатов. Но они не потеряли надежды найти беглеца. Не провалился же он сквозь землю! Были введены строгие порядки, усилилось наблюдение за жителями. Это осложнило обстановку.

Давно уже не приходил Оскар. Все реже стал ночевать дома Эдгард. Только Мартин да Ранди с Туриком почти каждый день навещали их. И надо было видеть, как преображался Комлев, играя с мальчиком. Сколько было у них разговоров!

Сегодня вечером они одни. Сидят, погруженные каждый в свои думы.

— Вот и жди у моря погоды, ясное море! — вдруг взорвался всегда уравновешенный, спокойный Комлев. — И чего это Оскар не показывается? Хватит! Ждем еще сутки и, если не придет, сами будем действовать. Не сидеть же здесь мокрыми курицами!

Все это выпалил горячо, залпом. Мирзоев не успел и слова вставить. А возразить было что. Конечно, и его последние дни мучили те же мысли. Но он считал, что одним, без помощи норвежцев, вряд ли удастся добраться до своих. Надо ждать Оскара!

Только было Бозор хотел высказать все это, как внизу послышались знакомые шаги. Тяжело ступая по лестнице, Оскар успел на ходу сказать фру Лотте что-то смешное, и вот веселый, улыбающийся, он стоит в дверях. Вместе с ним ворвался в комнату морозный воздух, пришло хорошее настроение.

— Доброго вечера, Никита Кузьмич! Бозор, как здоровье?

— Отличное! — поспешил заверить Комлев, пожимая огромную руку друга.

— О, хорошо! А я вам радость принес. Завтра двинемся в путь!

Комлев вскочил, потом сел и стал взволнованно приговаривать:

— Вот спасибо, вот спасибо...

Оскар сообщил, что переправить их к своим можно либо через Швецию, либо морем, на Рыбачий. Первый вариант менее опасен, зато второй...

— К черту Швецию! — воскликнул Комлев. — Там начнутся разговоры да переговоры. Так мы до морковкиного заговенья не попадем домой. Морем, на Рыбачий!