Отдохнув, спустился по откосу к самому берегу, где вошел в реку. Вода Дуная после ледяного дождя и ветра показалась даже теплой, а плыть было гораздо легче, чем идти.

В свое время Петр переплывал Волгу и навыков хорошего пловца не растерял. Но покорять Дунай, рискуя получить в голову молнию, он не собирался. Плыл потихоньку вдоль берега вниз по течению. В ту сторону, где километров через пятьдесят должен был быть Линц. Немцам и в голову не придет, что беглец выбрал такой путь, и собаки, даже самые чуткие, не смогут взять след.

Он равномерно двигал конечностями, преодолевая метр за метром, гроза потихоньку слабела, откатываясь на север, и оставался за спиной, на скале, над Дунаем, замок Шаунберг, средоточие чудовищных и пугающих чудес, невозможных с точки зрения здравомыслящего человека.

Нижняя Австрия, город Вена,

военная комендатура Советской армии

29 июля 1945 года, 4:07 – 4:29

Генерал-лейтенант Благодатов очнулся оттого, что чихнул. Зуд в носу не проходил, и он чихнул еще раз и только затем открыл глаза. Над головой обнаружился серый потолок. Под спину, судя по ощущениям, была подстелена шинель, а второй шинелью комендант был накрыт. Ноздри щипал запах каменной пыли. Такой бывает при разрушении старых домов, когда целые клубы такой пыли взвиваются в воздух.

В голове была гулкая пустота, и каждая попытка пошевелиться отдавалась в затылке ноющей болью. Не обращая на нее внимания, генерал-лейтенант приподнялся и, опершись на локти, принялся осматриваться.

Он лежал на кровати в караульном помещении, расположенном у самого входа в комендатуру. На месте окна зиял огромный пролом, сквозь который вместе с прохладным воздухом вливался свет раннего утра.

В дверь, привлеченный, судя по всему, шумом, заглянул полковник Перервин. Красивое лицо его было перекошено болью, а голову стягивал бинт.

– А, вы очнулись, Алексей Васильевич, – сказал Перервин сиплым голосом. – Как вы себя чувствуете?

– Ничего, – ответил Благодатов, со стоном переводя тело в сидячее положение. Без очков он видел плохо, но привычных стекляшек под рукой не оказалось.

– Треснули они, – правильно истолковав ищущий взгляд коменданта, покачал головой главный политрук Вены. – Когда мы вас вытаскивали.

– Откуда? – спросил генерал-лейтенант, недоуменно морщась. Воспоминания оканчивались на взрыве.

– А шкаф на вас упал, – пояснил полковник, выуживая из портсигара папиросу и чиркая спичкой. – Когда граната в соседней комнате рванула.

– А атаку мы отбили? – спросил Благодатов, с благодарным кивком принимая подожженную папиросу.

Первая же затяжка вернула ясность мысли, позволила вновь ощутить наличие мыслей в голове.

– Нет, – ответил Перервин, также затягиваясь. – Они ворвались в здание. Но тут, на наше счастье, атаковали части гарнизона, и немцы вынуждены были убраться.

– А вообще в городе – что? – поинтересовался генерал-лейтенант, выискивая, куда бы деть бычок. Махнув рукой, бросил его прямо на засыпанный кусками стекла и дерева пол.

– Плохо в городе, – со вздохом отозвался полковник. – Немцы лишили нас связи и электричества. Нападениям подверглись комиссариат Конева, а также резиденция правительства Австрии.

– Доктор Реннер? [45] – быстро спросил комендант.

– Жив, – ответил Перервин. – И бургомистр тоже. На пять, кстати, назначено совещание у Конева.

– А сейчас сколько? – генерал-лейтенант опустил ноги на пол. Под ботинками что-то противно хрустнуло.

– Половина доходит, – подполковник тоже встал. – Машина есть, так что не опоздаем. Может, врачу вас еще раз посмотреть?

– Не надо, – ответил Благодатов и, морщась от боли в спине, двинулся к дверному проему.

Нижняя Австрия, семь километров к западу от Вены,

деревня Пургшталль

29 июля 1945 года, 4:23—4:41

Несмотря на ночь, проведенную в бою, штандартенфюрер Циклер не выглядел уставшим. Бригаденфюрер Беккер смотрел на него со смесью восхищения и ужаса. Чудовищная выносливость и сила сверхлюдей пугали его, пусть даже качества эти в принципе не могли быть обращены против командира.

– Докладывайте, – велел он штандартенфюреру. Разговор происходил во дворе дома, который Беккер вчера выбрал под штаб. На улице было довольно прохладно, зато не так одолевала сонливость.

– Яволь, – Циклер убрал руку от пилотки и монотонным, скучным голосом, словно радио, принялся рассказывать: