Не успел Петр обдумать, что это означает, как из-за угла выбежали несколько человек. Двое из них тащили плащ-палатку, в которой кто-то лежал.

– Кого несете? – крикнул Петр бегущим. – Кто дал приказ отступать?!

– Я тут, – голос Косенкова настолько исказила боль, что Петр в первый момент не узнал его.

– Вы, товарищ майор? – спросил он, подходя.

– Ранили меня, – сказал Косенков. Лицо его белело в темноте, словно мрамор, а глаза были темны, как выбитые окна.

– Как там? – спросил Петр. Майор промолчал, видимо, потерял сознание. Вместо него ответил один из солдат.

– Страх один, – сказал он, и в голосе бойца слышался неподдельный ужас. – Надо уходить, пока всех не поубивали.

– Молчать! – рявкнул Петр, но тут из-за угла появились еще человек десять солдат. Отстреливаясь на ходу, они бежали так, что Петр с холодком понял: всё, за ними – никого, и эти люди – последние, кто выжил.

Времени на размышления о том, как сумели немцы перебить остальных и что случилось с группой Томина, не было.

– К башне! – распорядился Петр, беря командование в свои руки. – Вы, с майором, вперед. Остальные – прикрывают.

Дружным огнем удалось заставить немцев, выскочивших было из-за угла, остановиться. Потери у хозяев замка должны были быть тоже достаточно большими, если Петр хоть что-то понимал в военном деле.

На стену им удалось забраться без потерь, но, поняв, что рискуют упустить русских, немцы начали яростный обстрел. Группа прикрытия, оставленная у входа в башню, отвечала, но толку от этого было мало.

– Есть кто? – крикнул Петр вниз.

– Эсть, – ответила темнота голосом лейтенанта Сиркисяна. Саперы, строго по плану, ждали у лестниц.

– Принимайте майора! – крикнул Петр.

На двух веревках спустили плащ-палатку с завернутым в нее Косенковым, и бойцы начали спуск. Петр уже хотел отозвать группу прикрытия, когда выстрелы донеслись справа, вдоль стены. Первая же пуля заставила одного из солдат захрипеть и беззвучно рухнуть на камень.

Понимая, что надо спасать хоть кого-то, Петр скомандовал:

– Все вниз, – и сам скользнул по веревке.

То, что содрал с ладоней кожу, он не заметил. Лишь на мгновение удивился возникшей боли.

– Уходим, – сказал он, когда подошвы ударились о землю.

– А остальные? – спросил Сиркисян, показывая наверх, на стену.

– Им уже не помочь.

Жалкие остатки специальной разведывательной группы бегом отступали на запад, вдоль Дуная. Отходя, Петр отдал приказ присыпать следы «кайенской смесью». [61]

Немцы стреляли вслед, но как-то вяло. Очереди проходили рядом, но, к счастью, никого не задело. Сил для преследования у хозяев Шаунберга, судя по всему, не было.

Верхняя Австрия, замок Шаунберг

2 августа 1945 года, 7:40 – 8:16

На лице Хильшера была написана ярость, сквозь которую просвечивал страх. Обычно величественный, верховный арман походил сейчас на мясника, из лавки которого стащили баранью ногу.

Виллигут на мгновение устыдился собственных мыслей и прислушался.

– Как вы могли это допустить? – кричал Хильшер на штандартенфюрера Янкера. – Как?

Разговор происходил в зале для совещаний арманов. И уже то, что верховный арман пригласил туда Янкера, говорило о том, насколько он вне себя.

– Не в моих силах уследить за всем, что происходит вокруг замка, – спокойно ответил штандартенфюрер, и Виллигут в очередной раз поразился его по-настоящему сверхчеловеческой выдержке. В ночном бою Янкер получил рану, и левая рука его висела на перевязи, но по лицу коменданта замка нельзя было понять, как ему больно. – Атаку мы отбили, так в чем же претензии?

– В том, что она могла состояться вообще! – рявкнул Хильшер, вскочив. Лицо его было багровым, губы тряслись.

– Чтобы устранить вероятность подобных диверсий, необходимо отбросить русских куда-нибудь за Карпаты, – сказал штандартенфюрер, и в словах его Виллигуту почудилась ирония.

– Это будет сделано, и в ближайшее время! – Хильшер сел и закашлялся, будто больной туберкулезом. – Но вы позволили врагу ворваться в Шаунберг, а это – недопустимо! И Ульрих погиб…

Ульрих Граф, один из героев «Пивного путча» и личный друг Гитлера, принял участие в ночном бою и, не будучи сверхчеловеком, от пули увернуться не сумел. Виллигут не любил покойного за излишнюю жестокость и грубость, но всё же тот был товарищем, соратником по великому делу…