— Мы тоже отвечаем, — кивнул Петровский в сторону военрука. — И исключения учеников не допустим.

Радько в ответ усмехнулся и укоризненно покачал головой.

Старший политрук осекся. Он почувствовал, что военрук прав: нельзя так разговаривать с директором, и сбавил тон:

— Никто не собирается либеральничать. Только зачем сразу крайние меры.

Михаил Тихонович Святогоров сиял. Его воспитанники нашлись целыми и невредимыми. Наказать их, конечно, следует. Но изгонять из школы? За что? Просто они обыкновенные озорники. Более других виноват помощник командира взвода, который односторонне понял роль старшего.

— Но Бархатов способный мальчик, — предупредил директора Святогоров. — И следует учитывать, что ему всего пятнадцать лет.

— Вы были бы правы, — заметил директору Радько, — если бы все произошло в военном училище. А здесь, как мы договорились, не надо нарушать правила игры. Для всех троих это было только приключением, и ученики, что весьма существенно, признались во всем. Видно, до них еще не дошло, что значит воинская дисциплина. И в нашей школе они должны научиться понимать ее.

Святогоров в этот момент подумал о том, что строевой командир Радько лучше улавливает суть педагогики, чем Сергей Петрович. Учитель обязан быть строгим и снисходительным, требовательным и великодушным. Качества как будто противоположные, но в том-то и вся суть.

Командир роты Оль тоже поддержал военрука:

— Мальчики п'осто не догадывались, к чему п'иведет их безответственность. А вот 'аймонд Ты'ва, на мой взгляд, заслуживает поощ'ения. Из него выйдет п'ек'асный команди'.

Директор оказался со своим мнением в одиночестве и настаивать на нем не стал. Он только неприязненно оглядел военрука: «Повсюду сует свой нос».

Нос у Радько выдавался вперед клювом. Но был даже красивым, только будто с чужого крупного лица. Лишь короткие черные усики, топорщившиеся под ноздрями, придавали необходимое равновесие в его физиономии.

— Надо еще учесть, — улыбнулся в усы военрук, — чрезвычайное происшествие не состоялось. Так, нервотрепка местного значения.

Замечание Радько напомнило Сергею Петровичу о том, что докладывать о случившемся в гороно совсем не обязательно. Аргумент едва ли не самый убедительный.

Димка Майдан при первых словах директора весь сжался и потом никак не мог понять, отчего смягчился неумолимый директор. Неужели потому, что Жорка Куржак грохнулся в обморок? Уфимцев подождал, пока Жора, вдохнув нашатырного спирта, обрел способность соображать, объявил ему с Ковровым всего-навсего наряды вне очереди.

Потом военрук достал из блокнота лезвие безопасной бритвы и подошел к Алексею Бархатову. Все пятьсот мальчишек затаили дыхание. Все слышали, как скрипит стальная пластинка, счищая с левого рукава Леки две красные горизонтальные полоски — знаки различия младшего командира.

Щеки у Бархатова побелели, как будто их прихватило морозом. Но в зале было тепло, и слезы на щеках не замерзали, они безостановочно катились на синюю морскую фланелевку.

На следующий день, в понедельник, Алексей Бархатов и Раймонд Тырва не явились на занятия, Георгий Куржак выглядел мрачным и подавленным, а Гена Ковров, наоборот, «держал хвост пистолетом», улыбался и вообще был готов принимать поздравления.

Михаил Тихонович со стороны поглядывал на своих подопечных и решал в уме дифференциальное уравнение со многими неизвестными. Реакция Коврова ему не понравилась. Она свидетельствовала о том, что Геннадий был инициатором вчерашнего происшествия, а между тем остался в тени и был наказан одинаково с Куржаком. Из этого, однако, следовало, что Алексей Бархатов справедливо лишился своих нашивок. Командир везде должен быть самым волевым и авторитетным. Конечно, Бархатов будет очень переживать. И в этом смысле его внезапная болезнь ничуть не удивила учителя. Разве не так поступил Бархатов и в плавательном бассейне училища Фрунзе?

Вначале в секцию плавания записалось едва ли не полроты. Ростислав Васильевич Оль, посмотрев на список, улыбнулся и стал объяснять, что шефы приглашают и в другие спортивные секции. Оль правильно догадался. Главной причиной такой популярности была возможность запросто посещать училище по специальному именному пропуску. Каждый ученик стремился быть поближе к своему будущему.

Но Лека Бархатов ни на что не променял бассейн. Ему нравилось, как вода, подсвеченная изнутри цепочкой огненных иллюминаторов, переливаясь голубым опаловым блеском, бурлила и плескалась вокруг стремительных пловцов. Лека понимал, что каждый моряк должен чувствовать себя в воде как рыба, и делал заметные успехи. Особенно в плавании на спине.

Однажды первокурсники заглянули в дверь помещения бассейна, и кто-то из них разочарованно махнул рукой:

— Опять занято. Салажата плавают.

— Как вы сказали? — переспросил у них тренер и вдруг принял решение: — Две дорожки ваших, две у спецшколы! На старт!

Мальчишка из первой роты, прозванный «сорокапятым» за свои огромные ступни, шел кролем, как торпеда. Он на секунду обставил своего партнера из курсантов.

— Что? Съели? — обрадовались «салажата». Страсти разгорелись. Брассистов подстегивали криками, бежали рядом с ними по кромке бассейна. Пловцы загребали изо всех сил, чуть не выпрыгивая из воды. Но силы оказались равными. Ничья. Зато Лека Бархатов в заплыве на спине сразу вырвался вперед на полкорпуса и уверенно лидировал всю дистанцию. После поворота разрыв увеличился. «Спецы» уже торжествовали победу. Но болельщики поторопились. У самого финиша Лека перевернулся лицом вниз и уже тогда коснулся стенки рукой. Он нарушил правила. Тренер засчитал Бархатову поражение.