– Никаких проблем.

Чтобы нарушить неловкое молчание, Эмма посмотрела на часы и сказала:

– Боже мой, уже поздно. Логану пора ложиться спать.

– Мы можем это повторить? – спросил Кэл, поднимаясь.

– Что? – произнесла Эмма, притворяясь, что не понимает, о чем идет речь. Барри смотрел на нее так, будто собирался проглотить целиком.

Барри насмешливо посмотрел на нее.

– Вы прекрасно меня поняли. Я снова хочу увидеть вас.

– Я… я не знаю.

– Когда решите, дайте мне знать.

Прежде чем Эмма успела ответить, захныкал Логан.

– Не возражаете, если я посмотрю, в чем дело? – тут же спросил Барри.

– Конечно, нет, но, думаю, вам вряд ли захочется. Кажется; пора менять памперс.

– Не имеет значения, – ухмыльнулся Кэл, доставая малыша из коляски. В этот момент Логан заплакал еще сильнее.

Барри выглядел таким беспомощным, что Эмма рассмеялась.

– Не принимайте это на свой счет. Я говорила вам, что Логан капризничает, когда он голодный или мокрый.

Когда Эмма протянула руки, чтобы забрать у Барри малыша, ей на мгновение показалось, что он не хочет его отдавать. Позднее она убеждала себя, что ей действительно показалось.

– Не плачь, мой сладкий, мамочка здесь, с тобой…

Логан улыбнулся, и оба взрослых рассмеялись.

– Кажется, нас только что надули, – сказал Кал, подмигнув Эмме.

– Не удивлюсь, если так и есть, – согласилась она, направляясь к машине. Ее ноги внезапно стали ватными.

Эмма знала, что если бы он сейчас еще раз предложил встретиться, она бы не отказалась. При мысли об этом ее охватил страх.

– Эй, парень, почему мы никогда не видели тебя под кайфом?

Кэл внутренне сжался, когда колумбиец подошел к нему и, глядя на него своими глазками-бусинками, коснулся смуглым пальцем кончика иглы шприца. Кэл не пошевелился. Он сохранял спокойствие.

От этого зависела его жизнь. И все же, если бы он мог выбирать для себя пытку, он бы предпочел русскую рулетку грязному шприцу с кокаином.

– Потому что я никогда не был под кайфом, – наконец признался Кэл.

Колумбиец зловеще ухмыльнулся.

– Мы об этом позаботимся, мой друг.

Кэла так и подмывало наброситься на наглеца и задушить его, но он знал, что не должен так поступать, если хочет выйти живым из этой передряги. В руке у колумбийца был шприц, по бокам от него стояли двое его сообщников, готовых схватить Кэла, если он сделает резкое движение.

– Ну, давай же, приступай, – невозмутимо произнес Кэл, хотя его сердце бешено колотилось от страха.

Колумбиец улыбнулся еще шире.

– Хороший ответ, мой друг. Ты же знаешь, мы не можем тебя отпустить. Если хочешь присоединиться к нам, тебе нужно зарекомендовать себя и взять шприц.

– Ну же, чего ты тянешь, давай, – равнодушно ответил Кэл, хотя его душил страх, подступивший комком к горлу.

– Что здесь, черт возьми, происходит?

Все четверо мужчин, находившихся в сырой, мрачной комнате, обернулись и увидели главаря банды, которого Кэлу было поручено уничтожить. Это был самый жестокий человек из всех, с кем ему доводилось встречаться. Он мог перерезать человеку главную артерию и наблюдать за тем, как тот истекает кровью, при этом с аппетитом поглощая свой обед.

Не услышав ответа, главарь громко рявкнул:

– Вы что все, оглохли?

Колумбиец со шприцом в руке задрожал. Кэл едва не закричал от облегчения. Однако опасность еще не миновала, напомнил он себе. Главарь мог приказать колумбийцу продолжить начатое. Кэл знал, что в этом случае ему не выжить. Если его не убьет наркотик, это сделает грязная игла.

– Мы как раз собирались приобщить его…

– Не сейчас, – отрезал главарь. – У меня есть более срочные дела. Вы все пойдете со мной. Ну же, пошевеливайтесь.

Колумбиец нагнулся и прошептал Кэлу на ухо:

– Твое время придет, мой друг. – Он зловеще ухмыльнулся. – Когда ты меньше всего будешь этого ожидать.

Кэл резко подскочил в постели. Все его тело было покрыто холодным потом, желудок свело судорогой. Он тяжело дышал, его взгляд бешено метался по комнате.

Осознав, что он находится на своем ранчо в Техасе, Кэл почувствовал слабость во всем теле, затем так сильно задрожал, что застучали зубы. Зная, что бороться с последствиями подобных кошмаров невозможно, он всегда давал выход своему напряжению. Наконец его тело расслабилось, и дрожь прекратилась.