События продолжали развиваться.

Спустя два часа университет было невозможно узнать. Всюду появлялись все новые и новые люди с оружием, беззвучно привозились и выгружались ящики с боеприпасами, сооружались баррикады, устраивались огневые точки, происходило непрерывное разделение новоприбывших на роты и взводы. Вообще же весь университет должен был образовать четыре батальона.

К утру, а утром Павел, погруженный в общую атмосферу приготовлений, назвал первое пробуждение света, университет изменился еще больше. По видимо такое же превращение произошло и другими учебными заведениями столицы.

–  Откуда столько оружия?
– поинтересовался Калугин у одного из батальонных командиров.

–  Мы уже заняли казармы 14-й дивизии и выгребли оттуда все что могли. Правда, к сожалению, большинство солдат отказалось присоединиться к восстанию, хотя и выразило, пускай робко, симпатию нашему делу.

Возможно, из-за того, что была ночь, возможно из-за того, что у властей не было информации, или они были парализованы своим разложением, но правительственные части появились у стен старого корпуса только к 9 часам. К этому времени повстанцы были уже готовы.

Свет в комнате то гас, то снова загорался. Атмосфера переговоров, которые вели с рядом профсоюзов Михаил Литвин и Виктор Датов, была такой же неустойчивой. Они просидели почти всю ночь, но так и не добились от ряда руководителей Конфедерации профессиональных союзов согласие на участие во всеобщей политической стачке. Самым упорным противником этой затеи оказался руководитель профсоюза банковских служащих Шерский. Он отчаянно спорил и не поддавался никаким аргументам. Даже звонок Калугина, сообщившего о происходящем, не изменил ситуацию.

–  Всеобщая политическая стачка есть необходимость, без нее невозможно изменение общественного строя в стране. Без нее не получится даже на дюйм улучшить положение трудящихся, - доказывал Виктор, лихорадочно теребя по старой привычке очки.

–  Наши члены вполне довольны существующим положением, - снова сомневался Шерский, маленький полный человек в дорогом, но старомодном костюме.

–  Яков, - говорил Михаил, обращаясь к Шерскому, - зачем эти споры, конечно, час назад тех, кто сомневается в необходимости общероссийской забастовки, было много, но ведь теперь в комитете ты один. Давай соглашайся, и будем работать. Мы ведь знаем, что половина членов вашего союза за стачку и только половина колеблется. Нам нужно полное, единое выступление - поэтому мы тебя сейчас уговариваем.

Но Шерский не соглашался и вообще требовал снять все политические лозунги. Так прошел еще один час, потом другой. Было шумно. Члены межорганизационного комитета горячее спорили в тот момент, когда дверь в комнату вылетела под чьим-то ударом и в помещение ввалилась группа вооруженных людей в касках и бронежилетах.

–  На пол!
– заорал прокуренной хрипотой голос одного из Омоновцев.
– Суки, на пол! Р-р-руки на голову!

Вся комната, все собравшиеся рухнули на землю, от неожиданности и ужаса выполняя этот приказ не думая. Тем временем вслед за первой группой правительственных боевиков в помещение проникло еще одна. Вместе с ней последовали новые потоки ругани, звуки защелкивающихся наручников, приглушенные голоса чьего-то возмущения, удары тяжелых ботинок и снова ругательства.

Виктора и Михаила выволокли на улицу почти одновременно, под ногами шуршал снег и чувствовался холод. Они были почти раздеты.

–  Куда этих уебков?
– спросил здоровяк омоновец пожилого великана в милицейской форме с огромным животом и бакенбардами.

–  Везите в Лефортово. Сами знаете, какой теперь бардак в других тюрьмах. Чего стоишь пиздуй!

Начались новые движения.

Их затолкали в тесный автобус, где не было воздуха и отвратительно пахло. Автобус затрясло, и он оторвался от приледеневшей к колесам дороги.

Никакого допроса для большинства в этот день не было, арестованных бросили в разные камеры, но Литвин, как руководитель «преступной организации» предстал пред светлы очи следователя ФБС.

У полковника ФБС Неведина действительно были голубые глаза, он был заботливо причесан, и на нем была форма. Он глубоко дышал сигаретой у приоткрытой форточки, втягивая щеки. Что-то, как показалось Михаилу, сильно тревожило этого человека.

–  Вы Литвин?
– повернул к введенному голову Неведин.

–  Да, - коротко ответил Михаил.

–  Ясно, будем знакомиться, я полковник Неведин, Иосиф Валерьевич. Веду ваше дело. Поздравляю с задержанием.

–  Спасибо.

Полковник сел, просмотрел бумаги, что-то проверил на компьютере и повернув голову к Михаилу, спросил:

–  Ну что доигрался в революцию?

–  Говорите мне вы и снимите железо.

Полковник сделал знак стоящему как истукан здоровому охраннику, и Литвин увидел свои смятые до синевы руки. Пальцы двигались с трудом.

–  Курить будете?
– уже вежливо спросил полковник.