–  Предлагаю признать работу Центрального комитета удовлетворительной, - сообщил из президиума нескладный юноша с отталкивающим взглядом.

Это был Райский, про него было известно, что он пассивный гомосексуалист и редкий подлец. Павел нормально относился к сексменьшинствам, но этот человек вызывал у него только отрицательные эмоции. Причина была исключительно политической.

–  Райского никто не переносит, - отметил Михаил.
– Мне-то это хорошо известно, ведь я уже второй месяц тут живу, и со всеми комсомольцами познакомился. Очень много хороших ребят, есть музыканты, есть поэты, и все в один голос говорят: "Райский дерьмо, Раскому не верь, Райский подхалим и лизоблюд". В общем корыстолюбивый малый, типичный безыдейный карьерист, да среди секретарей нашего ЦК немало ему подобных, один "первач" чего стоит.

–  Это ты про господина только что выступавшего с докладом о том, как все у нас хорошо?

–  О нем.

В прениях по докладу ничего существенного сказано не было. Все знали, что выборы проиграны, что партийная, да и комсомольская стратегия плохи, но никто из выступавших ничего такого не произнес. Прения прекратились. И сонная, загипнотизированная речами пустота зала проголосовала. Только несколько рук поднялось против.

–  Чувствуется сценарий?
– спросил Павел.

–  Из всех щелей сквозит, - ответил Литвин.
– Надоело мне это, зря я сюда приехал. Ничего важного нет, тоска одна. Да и делегаты вон уже каленые.

–  Это как?

–  Пьяные, аж глаза горят.

–  Я всегда говорил, что отсутствие идейного багажа нас не доведет до добра.

Наступил перерыв. Двое друзей вышли на улицу. Морозный и влажный осенний воздух ноября трепал их волосы и нежно покалывал лицо. Тонкий поток табачного дыма легкой пеленой застилал красивый пейзаж санатория. Это был одно из лучших мест Подмосковья. И, видимо, вся эта роскошь стоила немало денег.

–  Сколько до голосования осталось?
– спросил Павел.

–  Полтора месяца. Но тут считать нечего нам ведь все и так понятно.

Они вернулись в помещение. Сразу почувствовался прилив крови. Тут было много народу. Расположившись кучками, делегаты о чем-то шумно совещались. Хлопали двери, шелестели раздаваемые всюду газеты.

–  Пойдем в бассейн, - предложил Михаил.

–  Нет, я здесь должен еще найти одного человека.

–  Ладно, ищи, а я пойду, искупаюсь. Хочешь, потом приходи, это в левой части здания. Найти не трудно.

Литвин ушел, а Павлу какая-то проворная девушка всучила некую газету. Он немного полистал ее и, отметив, как она дурно сверстана и какие бездарные статьи содержит, куда-то сунул.

Время немного успокоило холл, погрузив его в тишину. Началось второе заседание. На него Павел решил не идти. Постепенно народ рассосался, и он обнаружил того, кого уже несколько минут отчаянно искал в густой массе.

Среднего роста парень лет тридцати, светлый и голубоглазый, с ласковым выразительным взглядом и густой черной бородой стоял возле колонны, беседуя о чем-то с неизвестными Павлу молодыми людьми.

Калугин приблизился и поздоровался. Но прежде чем он успел переброситься хоть одним словом с бородатым человеком в модном с маленькими обшлагами костюме, девушка стоявшая рядом сунула ему все туже неудачную газету и выпалила:

–  Как вам нравится эта газета?

Павел с неохотой развернул ее еще раз. Он понимал, что иногда есть разница между тем, чтобы сделать людям приятное и сказать правду.

–  Так как?

–  Явная дура, - подумал Павел, разглядывая газету и вместе с тем девушку.

Про бумагу он уже все решил, но, присмотревшись к молодой особе, вынес схожий приговор.

–  Судя по заторможенной мимике и по ограниченному радиусу движения глаз, а также по отставанию взгляда от поворота головы интеллектом эта голова не богата, -подумал Калугин.

–  Что скажете про данный экземпляр, это молодежная газета?
– поинтересовался странно схожий с девушкой, как тут же отметил Павел, юноша.

–  Плохая газета, очень плохая.

–  Почему?
– поразились до странности синхронно оба вопрошателя.

В их интонации Калугин мастерски отметил удивление, преклонение, страх и раболепие. Он коротко, но с профессиональной ясностью изложил свое видение газеты, указав на все сделанные ошибки. Их оказалось так много, что на всю процедуру ушло минут двадцать.

Все это время бородач внимательно следил за всем происходящим. Казалось, он одобрял каждое произнесенное Калугиным слово.

–  И последнее, левую газету нельзя называть "Компас", использование географических предметов типично фашистский стиль, - закончил свою речь Павел. На секунду повисла лицемерно восторженная пауза.

–  Вы, наверное, специалист?
– почтительно с ярким подхалимажем спросила девушка.

Павел кивнул головой и слегка развел руками, как бы говоря: "Вы уж меня простите детки, но это так". Он не хотел хвастаться и он не хвастался. Его просто заставили сказать правду. Все мероприятие, где он присутствовал, было настолько пропитано ложью, что любое проявление искренности и прямоты казалось чем-то сверх радикальным.