С годами семья привыкла относиться к ее сотрапезникам как к реальным гостям, подхватывать ее шутки о том, как держится за столом доктор Джонсон (шокирующе), как ведет беседу Мелвилл (непристойно), как пьет Джейн Остин (сногсшибательно).

— Но к обеду я приду. Мне осталось только поговорить кое с кем и дождаться звонка из Виченцы, — когда она ничего не сказала, он добавил: — С тамошней американской военной базы.

— А, вот оно как, да? — сказала Паола, сообщив таким вопросом, что она уже знает о преступлении и о том, кем может быть жертва. Бармен рассказал почтальону, который рассказал женщине со второго этажа, которая позвонила своей сестре, и вот уже все в городе знают о том, что случилось, задолго до того, как сообщение появилось в газетах или в вечерних новостях.

— Да, вроде бы так, — согласился он.

— Как ты думаешь, когда вернешься?

— Не позже семи.

— Хорошо. А теперь я кладу трубку, вдруг тебе позвонят. — Он любил Паолу по многим причинам, одной из них была та, что он знал: она кладет трубку на самом деле из-за этого. В том, что она говорила, не было никаких таинственных намеков, никаких шпилек; она просто хотела освободить линию, чтобы облегчить ему работу и чтобы он поскорее вернулся домой.

— Спасибо, Паола. Увидимся часов в семь.

— Чао, Гвидо. — И она исчезла, вернулась к Уильяму Фолкнеру, дав мужу возможность работать и не чувствовать себя виноватым из-за требований, предъявляемых ему этой работой.

Было уже почти пять, а американцы все еще не позвонили. Ему даже захотелось позвонить самому, но он сразу же пресек этот порыв. Если пропал их военнослужащий, им придется связаться с ним. Грубо говоря, тело-то находится в его руках.

Он порылся в личных досье, которые все еще лежали перед ним, нашел донесения Лучани и Росси. Он добавил, что оба полицейских совершили поступки, значительно выходящие за рамки их обязанностей, поскольку оба вошли в канал, чтобы вытащить тело. Они могли бы подождать лодки или использовать шесты, но они сделали то, на что у него самого вряд ли бы хватило духу — вошли в воду и вытащили тело на берег.

Зазвонил телефон.

— Брунетти.

— Это капитан Дункан. Мы проверили все посты и выяснили, что один человек не вышел сегодня на работу. Он соответствует вашему описанию. Я послал проверить его квартиру, но там не оказалось никаких признаков его присутствия, так что мне хотелось бы прислать кого-то посмотреть на тело.

— Когда, капитан?

— Сегодня вечером, если можно.

— Конечно. Как вы его пришлете?

— Простите?

— Мне бы хотелось знать, как вы его пришлете — на поезде или на машине, чтобы встретить его.

— А, понятно, — ответил Дункан. — На машине.

— Тогда я пошлю кого-нибудь на пьяццале Рома. Там есть пост карабинеров, [11] справа, как выйдете на площадь.

— Хорошо, cюда машина прибудет минут через пятнадцать, так что у вас они будут примерно без четверти семь.

— Вашего человека будет ждать катер. Ему придется пойти на кладбище, чтобы опознать тело. Это будет кто-то, кто знает этого человека, капитан? — По долгому опыту Брунетти знал, как трудно опознать человека по фото.

— Да, это его старший офицер в госпитале.

— В госпитале?

— Пропавший человек — это наш санитарный инспектор, сержант Фостер.

— Вы можете назвать имя того, кто приедет?

— Капитан Питерс. Терри Питерс. И еще, комиссар, — добавил Дункан, — этот капитан — женщина. — А когда он еще добавил: — Она не только капитан, но также доктор Питерс, — в его голосе прозвучало нечто больше, чем легкое самодовольство.

Интересно, что он должен сделать, подумал Брунетти, упасть на колени оттого, что американцы разрешают женщинам служить в армии? Или оттого, что они разрешают им иметь докторскую степень? Вместо этого он решил переиродить Ирода и стать классическим итальянцем, который не может устоять ни перед каким соблазном в юбке, даже если это военная форменная юбка.

— Очень хорошо, капитан. В таком случае я сам встречу капитана Питерс. Доктора Питерс.

Дункан ответил не сразу, но сказал только:

— Вы очень внимательны, мистер Брунетти. Я передам капитану, чтобы она спросила именно вас.

— Да. Передайте, — сказал Брунетти и повесил трубку, не дожидаясь, пока собеседник простится. Переборщил, подумал он без всякого сожаления; такое с ним часто случалось — он позволял гневу взять над собой верх из-за того, что, ему казалось, он слышит между строк. И на семинарах в Интерполе, куда ходили и американцы, и за три месяца стажировки в Вашингтоне он часто восставал против национального чувства морального превосходства, столь распространенного среди американцев, будто они призваны служить моральным светочем в темном заблудшем мире. Может, он неверно истолковал тон Дункана и капитан имел в виду всего лишь помощь Брунетти. Если так, то реакция Брунетти наверняка подтвердила распространенное мнение насчет вспыльчивых итальянцев.

Недовольно покачав головой, он набрал внешнюю линию и потом свой домашний номер.

— Слушаю, — ответила Паола через три звонка.

— На этот раз звоню я, — сказал он без всяких вступлений.

— И это означает, что ты задержишься.

— Мне нужно съездить на пьяццале Рома встретить американского капитана, который приедет из Виченцы, чтобы опознать тело. Она, вероятно, будет около семи.

— Она?

— Да, она, — сказал Брунетти. — Я отреагировал точно так же. И еще она — доктор.