— Василий… Ты?! — эта оброненная кем-то с немалыми нотками удивления, безобидная фраза мгновенно повергла Моргунова в панику. Голос был отдаленно знаком и шел откуда-то сбоку, но за то время, что Моргунов поворачивал голову, он уже не думал о безысходности своей нынешней жизни, зато те чувства, которые он испытывал, скрываясь из России, вернулись к нему полностью. Всё. Нашли. Тюрьма. Рука его непроизвольно потянулась за пазуху, к вороненому стволу, но лицо, попавшее в поле зрения, лицо, которое должно было получить первую пулю, оказалось настолько знакомым, что он замер.

— Иван?! — его вмиг охрипший голос произнес это имя с удивлением, облегчением, но без особой радости. Каждый знакомый человек мог, сам не желая того, оказаться губительным для него. На такой случай существовала давно разработанная, надежная легенда, но волна напряжения ещё не прошла, покрывая лицо мельчайшими блестками пота.

— Узнал! — узкое и смуглокожее лицо Ивана отражало лишь безмятежную радость от встречи со старым приятелем. Моргунов сначала протянул ему руку, но завороженный искренним удивлением в глазах Ивана, позволил ему обнять себя. Теперь следовало определить, что этот человек знает о нем, а значит насколько он может быть опасен. Или полезен.

Иван Алексеевич Рогов, тридцать четыре года, холост, уроженец города Москвы, принадлежал к тому же поколению, что и Моргунов, но и по происхождению, и ходу течения жизни являлся полным антиподом Василия Петровича. Его отец в застойно-цветущие времена Великой Империи был секретарем одного из московских районных комитетов партии, что предопределило и без того смышленому сыночку учебу в элитарном институте международных отношений, автомобиль и личную квартиру в „папином“ районе столицы. Всё это совершенно не сделало его плохим человеком, разве что сами собой разумеющиеся материальные и прочие блага окончательно придушили в отпрыске и без того скромные волевые качества, которые бы совсем не помешали в контексте грядущих в стране перемен. Сладкая жизнь была повседневной реальностью, от чего её сладость почти совсем переставала ощущаться. В числе десяти лучших выпускников своего года он закончил МГИМО и по воле и протекции папы даже успел поработать на мелкой должности в МИДе, хотя самому очень хотелось на Запад, в Европу, на теплое местечко в какое-нибудь посольство. Отчасти эта мечта осуществилась позднее, хотя при довольно неожиданных и более чем неприятных обстоятельствах. Перестройка поначалу мало затронула существование Рогова, хотя нарастающие как снежный ком события требовали адекватной реакции. КПСС всё более теряла власть, авторитет в обществе, а вместе со всем этим и привелегии для своих руководящих работников и их домочадцев. В противовес ей, молодой и жадный российский бизнес выше и выше поднимал голову. На папину материальную поддержку и связи более рассчитывать не приходилось, да и созерцая всё происходящее старик совсем сдал и был в конце-концов отправлен на пенсию. А тут и Великая Империя приказала долго жить, что окончательно замутило некогда блестящие перспективы Рогова-младшего. Он остро почувствовал, что настала пора действовать самостоятельно и, сделав первые шаги, имел определенный успех. То было время, когда после долгих и бессмысленных запретов началась повальная компьютеризация России, импорт в страну компьютеров приносил наибольшую прибыль из всех возможных. Конечно, организовать свой бизнес на этом поприще Рогов не мог, не тот был масштаб и характер. Но папино наследство ещё могло приносить свои плоды. Иван уже поднялся на пару ступенек по служебной лестнице и даже имел собственный закуток в одном из отделов. Часть разворачивающейся волны западной благотворительной помощи оформлялась через МИД, а точнее, через тот самый отдел, где работал Рогов. И ему ничего не стоило оформить закупленную где-нибудь на Тайване партию компьютеров как безвоздмездный дар заречинскому детскому дому, тем самым почти полностью избавив её от налогообложения. Естественно, человек с такой должностью как Рогов не мог долго оставаться без дела и солидного побочного заработка в условиях нарождающегося российского капитализма. Он и не остался. В начале 1992 года старые институтские друзья познакомили его с В.П.Моргуновым, известным в своих заполярных далях деловым человеком. Так началось их короткое, но продуктивное партнерство и знакомство, превратившееся немного позднее даже в некое подобие дружеских отношений. Тогда, в начале, они два дня пили с роговскими подружками в ресторане „Прага“ и гостинице „Россия“, и расстались, очень довольные друг другом, обговорив все условия сделок и причитавшиеся Рогову проценты. В течении первого полугода всё шло прекрасно и вспоминая ушедшие времена Иван только посмеивался над былыми папиными подачками, разъезжая по первопрестольной на „Вольво“ и превращаясь постепенно в убежденного апологета рыночной экономики. Но судьбе отчего-то было угодно зло над ним подшутить и папу вновь пришлось вспомнить. Иван как-то не очень задумывался над криминальностью своих дел и уж во всяком случае полной несовместимостью их с выполняемой работой в МИДе. Но однажды, после бурно проведенной ночи, Иван попросту не смог прийти на работу и это сыграло весьма зловещую и роковую роль в его жизни. В самом факте прогула ничего из ряда вон выходящего не было, в МИДе, жившем ещё вполне по нормам совучреждений к таким вещам привыкли. Но так или иначе, МИД являлся организацией, где сосредоточены государственные тайны и специальное подразделение контрразведки периодически устраивало облавы, обыскивая на выходе сотрудников и вороша бумаги в их столах. Будь Рогов на месте, он бы уж нашел способ припрятать пару фальшивых накладных, спустил бы их в унитаз или проглотил в конце-концов. Но увы — Рогов в это время валялся без сил на диване с бутылкой пива в руке и был не в состоянии проглотить даже ложку сметаны. Итак, вышеупомянутые накладные приземлились не в его желудке, а на столе начальника отдела. На следующий день с Иваном никто из коллег не поздоровался, а шеф молча указал пальцем на дверь своего кабинета. Через 15 минут бледный и дрожащий Рогов из будки телефона-автомата истерично умолял папу что-нибудь, что-нибудь, что-нибудь предпринять, а иначе дело пойдет в прокуратуру, там крушение карьеры, суд и даже тюрьма, он просто сойдет с ума! Папа проникся. Его отношения с сыном последнее время не были блестящими, особенно когда сынок повадился зашибать деньги и и открыто смеялся над по-прежнему святыми для отца партийными идеалами. Но видеть сына на скамье подсудимых Рогову-старшему тоже не хотелось. Некоторые его бывшие коллеги сумели неплохо устроиться и при новых порядках, но менее удачливых соратников по борьбе не забывали. Через неделю всё так же трясущийся Иван был вызван в отдел кадров МИДа, где ему вручили приказ о назначении его помощником культурного атташе посольства России в одной малозначительной североафриканской стране. Ещё не верящий в своё спасение Рогов долго рассыпался в благодарностях отцу и безропотно подставил зад под все причитающиеся ему прививки от коварных тропических болезней. Случившиеся события произвели на Ивана столь неизгладимое впечатление, что он предпочел исчезнуть из Москвы тихо-тихо, не попрощавшись даже с ближайшими друзьями, не говоря уже о далеком сибирском партнере, сотрудничество с которым едва не стоило ему свободы. Мысль о том, что Моргунов понес из-за его внезапного отъезда серьезные убытки, не пришла Ивану в голову, сам же Василий Петрович не счел нужным сейчас об этом напоминать. Дело прошлое. Что те убытки, когда немного спустя пришлось бросить в Энске вообще всё! А этот Рогов может оказаться полезным…

Деятельность Рогова в непривычном для него качестве помощника культурного атташе также развивалась вполне успешно. С новым шефом находить общий язык было много легче чем со старым, работа была нетяжелой, а жизнь относительно спокойной. Климат, конечно, отвратительный, но на Колыме много хуже. Богемная жизнь была для него самой естественной, а культура и искусство с ней вполне успешно гармонировали. То, что произошедший в Москве инцидент лег на всю его будущую карьеру несмываемым пятном, не долго печалило Ивана, человека по природе легкого и отходчивого. В его новой жизни тоже было много приятного. Очень скоро он обзавелся хорошими связями в местных деловых и культурных кругах и мог позволить себе роскошь в любое время отправиться к кому-нибудь на коктейль. Отношение к России было в Северной Африке позитивным ещё со времен совместной борьбы с империализмом и во многих престижных домах веселый и доброжелательный помощник культурного атташе был желанным гостем. Хорошо напуганный московским уроком, Иван не ввязывался ни в какие махинации, но средств, конечно, не хватало. Однако ничего стоящего пока не подворачивалось, да и заряд осторожности был теперь в нем много сильнее, чем ранее.

На открытие выставки в Испании он приехал с целью составить подробный отчет, опубликовать его в бюллетене своего посольства и распространить в местных правящих кругах, а по возможности и в прессе. Вполне вероятно, что это может содействовать организации подобного мероприятия в стране, где он работал, сие повысит престиж России, укрепит дружбу между народами и так далее и тому подобное. Именно в таких выражениях изъяснялся сам культурный атташе, который занимал свой пост почти два десятка лет, сам стал удивительно похож на аборигена и на чей словарный запас все произошедшие в России события не оказали ни малейшего влияния. И вот сейчас, допуская возможность встретить на открытии выставки кого угодно, особенно из своих московских знакомых, он внезапно столкнулся нос к носу с тенью самой мрачной части своего прошлого. С Моргуновым. Сначала помощник культурного атташе хотел прошмыгнуть мимо, но любопытство взяло верх, да и прошлое это было уже давно позабыто и обезопасено. Иван уверенно шагнул навстречу Моргунову, отметив про себя, что тот весьма изменился. По сравнению с Роговым, Василий Петрович всегда был человеком волевым и жестким. Но сейчас ко всему этому прибавилась прядь седых волос, какое-то ожесточение в выражении лица и легкий оттенок усталости в движениях и фигуре.

Обменявшись удивленными приветствиями, Иван схватил Моргунова за руку:

— Ну пойдем скорее, поговорим, сколько лет не виделись, сколько зим, успеем тут всё ещё посмотреть! Я тут одно милое кафе нашел, приглашаю… Помнишь, как мы с тобой в Москве зависали — Рогов хихикнул — да, было времечко…

Моргунов внимательно присматривался к старому приятелю. Такой же болтун как и раньше, никакой серьезной опасности в нем Моргунов не ощущал.

— Ты вообще чего здесь делаешь, Василий? В отпуске, в командировке? — продолжал выспрашивать Рогов, нагибаясь вперед и заглядывая Моргунову в лицо.

— В отпуске — выдал Василий Петрович первую часть разработанной легенды. — А ты здесь как, с выставкой? И вообще, куда ты тогда пропал?

— Да вот пришлось, чуть не повязали меня тогда. А на выставке я по делу, работаю тут недалеко, за проливом. — Рогов рассмеялся — Ты-то тогда, когда я смылся, не пролетел? — спросил он несколько напряженно.

— Ладно, нормально — Моргунов плотнее сжал тонкие губы. — Давай, рассказывай как там у тебя сейчас и что.

Они разместились за крайним столико уличного кафе неподалеку и заказали аперитив. Рогов, чувствуя волевое превосходство бывшего партнера и некоторое ощущение своей вины перед ним, подробно и довольно красочно поведал ему о былой истории и о нынешнем поприще. Моргунов слушал внимательно, не перебивая. Трудно сказать, начал ли уже тогда вызревать конкретный план, но очевидно, что ход его мыслей начал приобретать определенное направление.

— Значит, искусством занимаешься — обратился он к Рогову. Ну и как там, в твоей Африке, ценят европейскую живопись?

— Да, конечно — ещё более оживился Рогов. — Они же долго под французской колонизацией были, их феодалов там и воспитали соответственно. Есть действительно богатые люди, которые живут вполне по-европейски, дома себе обставили и понастроили, от Парижа не отличишь. Живопись коллекционируют, это сейчас у них модно. Ну а я вот скромный труженик на ниве культурных связей…

— А ты-то сам таких богатых феодалов-коллекционеров знаешь? — оборвал его Моргунов, удерживая разговор в интересующем его русле.