Пытаясь совладать с охватившим его бешенством, Моргунов размышлял. Человек стоящий перед ним представляет здесь высшую власть. Посол не в счет, да он похоже и не в курсе. В вопросах безопасности именно за высшим представителем ФСБ остается последнее слово. Как раз этот человек должен выдать ему картины, распоряжениям иных должностных лиц руководители и охрана выставки может не подчиниться. Итак, он ему нужен, а значит, достоин жить. Шлепнуть гэбиста очень хотелось, хоть Моргунов никого в своей жизни не убивал да и не стремился испробовать ещё и это. Но уж очень большую ненависть снискали в нем подобные люди в последнее время. ФСБ… Воплотители воли тех, кто отправил его в изгнание, из-за кого он стоит сейчас в этом кабинете… И безнаказанно задеть себя он не позволял никому. Ну ладно, сволочь, живи!

Моргунов размахнулся и изо всех сил ударил беззащитно стоявшего перед ним человека ногой в пах. Издав какой-то нечленораздельный звук, то повалился на пол.

„Вторая попытка бунта подавлена“ — хмыкнул Василий Петрович пошевеливая упакованными в лакированный ботинок пальцами на ноге.

— Да что Вы делаете! — взвизгнул оживший Лукин.

— Он первый начал — объяснение звучало по-детски, но без малейшего сожаления в голосе.

Анатолий Юрьевич занял своё место вновь. Вид у него был совершенно несчастный.

Моргунов отошел от упавшего человека и опустился в кресло, приложив к носу мгновенно пропитавшийся кровью платок. Голова ещё немного кружилась, полученный удар был крепок, ничего не скажешь. Он взгянул на часы. Проклятье, шесть часов! Мысль, что план находится под реальной угрозой вновь стала приобретать панические нотки. Максимум через пять часов ему нужно убираться из этой страны, а кроме драки он пока ничего не достиг.

Казанцев на полу зашевелился и, морщась, сел, облокотившись о стену.

— Жив? — спросил Василий Петрович уже совершенно беззлобно. Волна ярости, захлестнувшая его несколько минут назад, прошла бесследно, удовлетворившись местью и почти не оставив следа. Но пистолет из руки он теперь не выпускал и при необходимости пустил бы его в дело не колеблясь.

— Москва… запрещает выдачу картин — выдавил из себя Казанцев — что вы на это скажете? — он попытался гордо улыбнуться, но получилось это неестественно. Отношение к террористу теперь определилось полностью — ненависть и презрение.

Внутри у Моргунова стало пусто и холодно. Незнакомое прежде ощущение железными тисками сжало сердце. Был ли это страх? Возможно. Но панику демонстрировать нельзя, нет…

— Что скажу? Через шесть часов самолет будет сбит — он пожал плечами.

— А сами вы как? — чисто профессиональный вопрос о путях отхода шантажиста, с картинами или без таковых, не оставлял Сергея Ивановича и он задал его, несмотря на ещё не прошедшую боль.

— Пристрелю вас обоих и уйду — Моргунов постарался, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. На самом деле он никогда не допускал мысли, что его требования могут быть оставлены без внимания и довольно плохо представлял себе, что же будет делать дальше. Лететь без картин? Вряд ли заказчик, пошедший на большие расходы и определенный риск, позволит ему просто так уйти. Сам бы Моргунов никогда не позволил. Так поступать было не в правилах той среды, в которой он вырос. Однако думать об этом не хотелось. Если им всем наплевать на самолет, то своя жизнь должна ведь быть дорога!

— Итак вы отказываетесь выдать картины?

— Таков мой приказ, но… — нереальность, бесчеловечность этого приказа в голове у Казанцева никак не умещалась до сих пор.

— Что? — быстро спросил Василий Петрович.

И в этот момент в дверь постучали.

На работу Алек Мак Рейнолдс прибыл вовремя, хотя полностью скрыть следы бурно проведенной ночи ему не удалось. Под глазами остались синяки, голова побаливала после большого количества шампанского, а сорочка выглядела так, как будто по ней проехался тяжелый танк. Однако заехать домой и привести себя в порядок времени не оставалось, в начале рабочего дня ожидалось пара важных телефонных звонков из Штатов. Он придал себе надлежащий вид насколько это было возможно и бросил критический взгляд в автомобильное зеркальце:

„Стареешь помаленьку…“ Эта мысль удовольствия не доставила и далее смотреть в зеркало он избегал. К счастью Мэри, его секретарша, единственный человек, который знал его достаточно хорошо, чтобы сделать соответствующие выводы, была в отпуске, а та дурочка, что её замещает, всё-равно ничего не заметит. Алек чуть приободрился и добавил газу.

Рабочий день он начал с алка-зельцера. Пара малозначительных телеграмм… Порядок. На зажегшийся сигнал селекторной связи он обратил внимание не сразу.

— Сэр? — искаженный громкоговорителем, голос новой секретарши прозвучал как-то странно.

— Да?

— Посол просил сообщить, что он не может принять вас после ланча. У него какое-то срочное дело. Ваш термин переносится на шесть вечера.

— Спасибо, Сьюзан. И принесите ещё минералки.

Опять встреча откладывается! А вечером, глядишь, ещё что-нибудь случится. Уже третий день Алек не мог добиться приема у шефа и доложить ему ряд агентурных сведений, которые послу было бы нелишне знать. Но отношения у них складывались не лучшим образом, может быть виной тот факт, что во время вьетнамской войны они стояли практически по разные стороны баррикад. Мак Рейнолдс ушел добровольцем в джунгли, а будущий посол США сжег свою повестку и накурившись с приятелями травы забрасывал камнями отряды Национальной Гвардии. И тем не менее, ныне он посол США, а Мак Рейнолдс всего лишь состоит в его штате. Но это Алека не задевало. В конце-концов именно он, Алек, являлся единственным в своем роде специалистом и признанным экспертом. Болтунов же вроде посла хоть пруд-пруди, можно пачками собирать в кампусе любого приличного университета.