Но к этому времени мы успели сделать уже два боевых вылета

Не зная, что прилетел Батя, мы собрались завтракать. Завтрак нам принесли прямо к самолетам. Мы с ребятами расположились на земле.

– Вот они,- сказал И. Ф. Кузьмичев.- Идемте.

– Нет-нет. Пускай спокойно позавтракают,- остановил его генерал.

Он взял комиссара под локоть и, расхаживая, принялся расспрашивать о жизни в полку. Генерала интересовало, получены ли листовки с обращением ленинградцев. Листовки в полк еще не поступали, но содержание их летчики уже знали. Из кольца вражеской блокады ленинградцы обратились с письмом к защитникам Сталинграда. В обращении запоминались такие волнующие строки: «Вы своей доблестью, мужеством, массовым героизмом при защите от фашистского зверя родного города прославили себя в веках. С мыслью о Сталинграде к станкам встают ленинградцы, с именем вашего города, как с боевым кличем идут в бой воины Ленинградского фронта. Сталинград – это теперь клятва на верность Родине, пример стойкости, образец мужества…»

В те же дни в адрес Сталинградского Совета депутатов трудящихся пришла телеграмма от мэра английского города Ковентри.

«Ковентри – наиболее пострадавший город Британии, с глубоким восхищением приветствует защитников героического города Сталинграда, чей пример вдохновляет каждого честного человека подняться против общего врага».

Телеграмму зачитывали на КП фронта, познакомили командиров и политработников. В ответе мэру Ковентри сталинградцы пожелали англичанам вместе со своими союзниками американцами быстрее открывать второй фронт, чтобы ускорить разгром фашистских захватчиков.

Генерал и Кузьмичев неторопливо прохаживались по краю поля. Летчики завтракали. Техники в это время заправляли машины.

Через пятнадцать минут В. И. Алексеев взглянул на часы:

– Ну, пошли.

Я издали заметил на поле аэродрома знакомую фигуру генерала. Батя неторопливо шагал к нам.

Летчики вскочили. Я коротко доложил.

Генерал внимательно всматривался в лица летчиков.

– Как дела?- расспрашивал он.- На самолеты не жалуетесь?

– А чего на них жаловаться? Летаем. Но если будут получше этих – не откажемся.

– Скоро, скоро, товарищи, все будет. Был большой разговор со всеми конструкторами. Понимаете?… И вообще скоро все будет иначе.

В словах генерала нам почудился намек на какие-то изменения в обстановке. Уж не наступление ли? Наконец-то! Скорей бы уж!

Не знаю, каким образом, но слухи о близких переменах начали просачиваться сначала в штабы, потом к солдатам. Действует так называемый беспроволочный солдатский телеграф. А здесь, под Сталинградом, каждый солдат ожидал изменений еще и потому, что враг был остановлен и остановлен надежно, больше немцам не удалось продвинуться ни на метр. Но сколько же можно стоять друг против друга? Такова была нехитрая солдатская логика.

И еще одно. С наступлением ноября на нашем фронте основной объем воздушной работы стал перекладываться на плечи истребителей. Все чаще некоторым из нас стали даваться задания не допускать разведчиков противника в тыловые районы фронта. Толковать такие задания можно было только так: мы оберегали места сосредоточения наших войск. А любому военному понятно, что сосредотачивают войска только перед тем, как послать их в наступление.

Дежурство наших истребителей в воздухе стало постоянным. Группы самолетов, сменяя одна другую, закрыли фронт и успешно перехватывали вражеские машины. В дальнейшем это сыграло огромную роль: немецко-фашистское командование так и не добыло сведений о крупном сосредоточении наших войск, не разгадало планов подготовки решительного контрнаступления.

Итак, фронт жил ожиданием близких перемен. Остановив врага, мы собирали силы для ответного удара. Намек на долгожданное наступление уловили мы и в словах генерала Алексеева.

Закончив расспросы о житье-бытье, генерал на минуту замолчал и переглянулся с И. Ф. Кузьмичевым. По лицу полкового комиссара скользнула одобрительная усмешка.

Батя полез в планшет и достал новенький партийный билет.

– Твой!- значительно произнес генерал, показывая мне билет.

Я невольно вытянулся по стойке «смирно». Генерал поздравил меня со знаменательным событием, по-отечески похлопал по плечу:

– Много говорить не буду, но такое у человека бывает раз в жизни… Ладно, спрячь и пошли-ка в сторонку.

Расстегнув комбинезон, я бережно спрятал партийный билет в нагрудный карман гимнастерки.

После, так сказать, официальной части, Василий Иванович принялся расспрашивать меня о семье. К тому времени жена с дочкой сумели добраться до Алма-Аты и прислали мне весточку. Жить они стали вместе с моей матерью.

– Смотри, как все хорошо получается,- порадовался вместе со мной Батя.- Дай-ка мне их адресок.

Достав свою пухлую записную книжку, генерал пристроил ее на планшете и, сильно щурясь, начал писать крупным четким почерком.

– Значит, в Алма-Ате обосновались?- приговаривал он, записывая.- Хороший город?

– Товарищ генерал, так я же сам из Алма-Аты!

– Я спрашиваю, как там жизнь? Дорого все? Есть ли что на базаре? Снабжение-то… сам понимаешь.

– Там мама. Сестра там. Огород есть, сад. Не пропадут. Теперь уж не пропадут! Главное – что добрались.

– Да, это хорошо. И очень удачно, что родные у тебя далеко от фронта. Им сейчас забыть все это нужно. Представляю, как они добирались Сейчас на железных дорогах бог знает что творится.