Только горы были другие. Не такие высокие, они удивляли диким видом. Чудилось, что земля только что вытолкнула их из своего чрева. Ветер не сгладил еще остроту пиков, а стены пропастей не успели оплыть. Торчали там и сям причудливой формы оранжевые, алые и белые скалы.

Между ними скромно пристроился небольшой участок ровной земли – приятная неожиданность в краю склонов и откосов…

– Скорее ворона по-соловьиному запоет! – усмехнулся русич, но пробку из висящего у седла меха вытащил. Синяя, светящаяся голова джинна, носящего звучное имя Малик ибн-Исмаил, тут же высунулась наружу.

– Чего изволите? – спросил джинн гнусавым голосом, подумал и добавил: – О воины, исполненные безумной отваги!

С тех пор как ибн-Исмаил добился того, чтобы его взяли с собой, красноречия в его болтовне слегка поубавилось.

– Глянь своим джиннским оком, – сказал Бузислав, – нет ли тут вокруг какой пакости? А то мы на ночлег собрались становиться…

Малик ибн-Исмаил некоторое время озирался, потом губы его задвигались:

– Все нормально. – И джинн выбрался из меха целиком.

В этот же момент черная конусовидная гора, которая еще хорошо просматривалась из пустыни и сейчас маячила где-то южнее, вздрогнула и выпустила из вершины сноп алого пламени, поднявшегося до самых небес. Донесся раздраженный рокот, земля задрожала.

– Разгружайся! – махнул Бузислав спутникам и тут же вновь повернулся к джинну: – Давно хотел тебя спросить: что это за гора?

– Это не просто гора! – Джинн сделал важное лицо. – Это тюрьма, в которой заключен величайший из драконов – Ажи-Дахака, прародитель всех мангасов и прочей мерзости… О трехголовый, о шестиглазый, страх внушающий видом своим, – тут Малик ибн-Исмаил завыл, подражая сказителю, – пасти твои – словно пещеры гор, клыки подобны смерти, а сам ты, как самум, падающий на землю. Ты источаешь пламя и яд, и ужас бежит перед тобой, будто жалкий слуга!

Точно отозвавшись на слова, конусовидная темница вновь вздрогнула, и небо располосовал пламенный язык, на мгновение принявший форму трехголовой змеи. С невероятной злобой впились в людей ее глаза, и тут же видение исчезло.

– Тише ты, а то разозлишь зверюшку! – осадил джинна Ивар.

– А… – Ибн-Исмаил презрительно скорчился. – Он там висит, прикованный железными цепями, так что ему не вырваться, сколько бы он ни дергался.

Гора вновь зарокотала, но огня на этот разне было.

После ужина Ивар подошел к лошади, чтобы проверить, как она устроена на ночь. Поглаживая животное по холке, вдруг ощутил знакомый уже цветочный аромат. «Пери вернулась! – мелькнула паническая мысль. – Одного мужика ей показалось мало!»

– А, как я рад вас всех видеть, клянусь Хрофта-тюром! – прохрипел за спиной знакомый голос.

Ивар обернулся.

Нерейд, живой и радостно ухмыляющийся, восседал на своем коне, неведомо как очутившись в самой середине лагеря.

– Ничего себе! – воскликнул подскочивший Гудрёд. – Неужели ты сбежал от той колдовской бабы?

– От такой сбежишь! – И Нерейд, закряхтев, принялся слезать с седла. Выглядел он подозрительно чистым. На одежде не было пятен, а волосы, вечно висевшие засаленными прядями, оказались тщательно вымыты и причесаны. Они даже слегка посветлели. – Выгнала!

– Что, слабоват оказался? – хитро ухмыльнулся Ингьяльд. – В постели-то…

– Нет. У нас эта, как ее… – Нерейд на несколько мгновений задумался. – Личностная несовместимость. Ну в смысле мордами друг другу не подошли…

– Это как? – опешил Гудрёд. – Из-за того что ты рыжий, а она черная?

– Сейчас я вам все расскажу по порядку… – Нерейд нарочито неторопливо расседлал лошадь. К этому моменту поглазеть на вернувшегося от пери викинга сбежались чуть ли не все русичи. Когда он принялся привязывать скакуна рядом с остальными, кто-то из потенциальных слушателей не выдержал:

– Ну давай, не томи! Интересно же!

– Ша! – Нерейд наставительно поднял руку. – Хороший рассказ торопливости не терпит! А начнете приставать – вообще буду молчать!

– В это я не поверю, – усмехнулся Ивар, – скорее море загорится!

– Ну да… – Закончив возиться с лошадью, Нерейд уселся около костра. – Дело было так… Въехал я в ту светящуюся дверь, – голос Болтуна изменился, стал чуть звонче и гибче, в нем появились переливы и подвывания, способные даже повествование о походе за дровами превратить в увлекательную сагу, – и оказался в саду! Деревья растут – высоченные, ну как эти горы! Цветочки цветут, птички порхают, а некоторые по земле ходят. Здоровые такие, с длинными яркими хвостами! И голоса у них еще – брр! – Тут Нерейд аж вздрогнул, вспомнив пение неведомых птах.