Лэр вновь намочил тряпку и промыл свою рану. Затем перевязал руку, зубами затянув узел. Молча посмотрел, как Николетт босиком шла к своей постели. Один ее ботинок лежал у комода, второго не было видно.

Де Фонтен вспомнил об упавшем кинжале ночного убийцы и, взяв свечу, решил найти его. Лэр четко помнил, что слышал стук оружия об пол. Он поднял ботинок Николетт и бросил его рядом с ее тюфяком.

Николетт натянула капюшон на голову и клубочком свернулась на тюфяке. Резкий звук упавшего ботинка заставил ее вздрогнуть. Она повернулась к Лэру.

– Куда вы дели нож? – в голосе де Фонтена звучал гнев. Когда она не ответила, он резко сдернул капюшон с ее головы. Глаза Николетт смотрели с холодной яростью. Он присел на корточки рядом с тюфяком, поставил свечу на пол. – Куда вы дели нож? – повторил Лэр, не отрывая от нее взгляда.

Николетт сжала губы, не желая отвечать. Он грубо схватил ее за подбородок.

– Куда вы спрятали нож? – его голос напоминал рычание.

На глаза Николетт навернулись слезы, но она продолжала упрямо молчать. Он сжал ее щеки двумя пальцами, угрожая выдавить из нее правду, словно сок из яблока. Николетт молчала.

Тогда Лэр сдернул ее с тюфяка и, ухватив одной рукой за шею, другой ощупал балахон. Она попыталась увернуться, ударить его ногой, но руки мужчины держали крепко, а босая нога не могла причинить сильной боли. Но эта атака, сопротивление разозлили его еще больше. Скрипя зубами, он тряс ее измученное тело.

– Где нож?

Его дыхание обдавало ее, словно горячий ветер. Николетт, пытаясь вырваться, замолотила кулаками по груди Лэра, потом ударила в бедро. Разозленный, де Фонтен раненой рукой схватил ее за колено, резко дернул, другой рукой отгибая легкое тело назад. Раненая рука скользнула с колена на бедро, поползла выше… Лэр уже понял, что спрятать нож под балахоном она не могла, но хотел вытрясти из нее правду. Маневр себя оправдал. Николетт была готова драться, но к тому, чтобы он…

– В соломе! – в голосе звенело рыдание. – Я спрятала нож в соломе.

Лэр потащил Николетт к постели. Продолжая одной рукой держать ее, другой отшвырнул перину и начал ощупывать солому, которой был набит тюфяк. Пальцы коснулись чего-то острого и холодного. Нащупав рукоятку, он вытащил нож из соломы. Разъяренный, швырнул Николетт на постель.

– Злобная маленькая шлюха! – прорычал Лэр. – Ты хотела вонзить его мне в спину?

Николетт натянула капюшон на лицо. Униженная, она вновь положила перину на тюфяк, легла и свернулась калачиком. Бедро продолжало ныть от грубого рывка мужской руки. На глаза непроизвольно набежали слезы. Наконец Лэр отошел от нее.

Он засунул нож за пояс и, поставив свечу на стол, решил как-нибудь запереть дверь. Лэр подтащил к двери скамейку. Наверное, это глупо, ночной убийца вряд ли вернется, но все же так спокойнее. Задув свечу, он лег на свою постель. Но сон не шел.

Может быть, в словах Николетт есть доля истины? Явно кто-то пытался убить ее. Может быть, в голове короля или его подлого сына созрело подобное намерение? Но почему тогда убийца заколебался? Увидел его? Вряд ли.

Лэр попытался вспомнить все, что случилось. Он был ведь совсем рядом с убийцей. Де Фонтен помнил его запах, силу, но человек оставался безликим. В какой-то момент ему показалось, что он слышит рыдания. Лэр почувствовал, что ему стыдно: он вел себя грубо, словно животное. Нет, он не способен думать о ней с трезвой ясностью. Впервые увидев Николетт, он был поражен ее невинной, полудетской красотой. От изгиба длинных ресниц, удивительного разреза глаз замирало сердце. Лэр не знал, какое слово подобрать, чтобы описать свои чувства. Тоска? Раздражение? Волнение? Неужели другие мужчины чувствуют то же самое?

Лэр плохо спал в ту ночь. В комнате еще было темно, когда он встал, зажег свечу и попытался побриться. Вода в кувшине была красной от крови. Держа бритву в перевязанной руке, он неуклюже снял щетину, а заодно, местами, и верхний слой кожи.

Утро встретило морозным воздухом. Лэр пересек двор и вошел в церковь. Уже началась литургия. Свечи едва рассеивали темноту, пахло ладаном и воском. Молодой священник певучим голосом произносил латинские слова.

Лэр и Тьери говорили полушепотом.

– Ты хочешь обвинить меня? – спросил Тьери после того, как узнал о случившемся.

– Нет. Тебе бы это ничего не дало. Есть ли в аббатстве другие гости?

– Несколько певчих и торговец, но… Неужели ты думаешь, что церковь…

– А что за торговец?

– Он говорил о каких-то пряностях и приправах. Ужин здесь был просто ужасный. Ты едешь в Сен-Северин? Там аббат намного великодушнее, и еда получше.

– Торговец был один? – продолжал расспрашивать Лэр.

До него донесся голос священника.

– Requiem aeternam dona eis, Domine.

– Полагаю, у него есть слуги, – ответил Тьери на вопрос брата.

Лэр обежал часовню взглядом. Одни монахи.

– Почему торговца нет на службе?

– Думаю, он уехал. Несколько часов назад я слышал его шаги в коридоре.

– Ты видел, как он уехал? – понизил голос до шепота Лэр.

– Вечером он говорил, что уедет засветло. Господь с тобой, Лэр, этот торговец – старик, и толст, как бочка. Он с трудом проходил в дверной проем. Ты же говорил, что убийца бежал через окно.