Каждый день Николетт ожидала, что де Фонтен начнет проявлять к ней повышенное внимание. Поначалу эта мысль казалась ей отвратительной, но постепенно она начала недоумевать, где он и что делает.

А дел было немало. Замок запущен, почти вся мебель из комнат вывезена. Де Фонтен начал поиски столов и стульев в кладовых. Вместе с оставшимися в замке людьми он не погнушался таскать ящики и деревянные кровати из подвалов на верхние этажи. Мебель в основном была прошлого века, громоздкая, тяжелая, а лестницы – узкие и крутые…

Пока проклятия, треск и грохот неслись с нижних этажей, Николетт, Жозина и Дора, чихая от вековой пыли, выбивали древние ковры, занавеси, покрывала.

Лэра де Фонтена Николетт видела только во время еды. Он сидел за длинным столом вместе с верным Альбером, духовником Эймером и бывшим сержантом Этьеном Жюдо. Говорили, Лашоме лишил сержанта звания за дерзость – Николетт вполне понимала хозяина замка. Невысокий, смуглый Этьен был полон самодовольства. Дора по секрету поведала Николетт, что понижение в звании имело еще одну причину – некоторые разногласия по поводу мадам Лашоме.

Постепенно Николетт становилась частью жизни Гайяра – слушала беседы о ренте, долгах, о том, что крестьяне не всегда трудолюбивы, и о том, что стены Гайяра требуют ремонта.

Иногда де Фонтен бросал на нее взгляд, но выражение его лица было непроницаемо. Потом он отворачивался и возвращался к общей беседе за столом.

Оставаясь одна, Николетт нередко размышляла о своей загубленной жизни. Нет, она невинна перед Богом, пусть церковь и отвернулась от нее. Всевышний не оставит ее! Но молитвы не приносили успокоения.

Желание сбежать сменилось осознанием, что избежать судьбы ей не удастся, даже, если она покинет стены Гайяра. Перед Богом она жена старшего сына короля, и только смерть освободит ее. Николетт запрещала себе думать о том, что друзья отца захотят освободить ее вопреки приказу короля Франции. А как долго будет длиться ее пребывание в роли служанки? А если король узнает, как содержит узницу де Фонтен? Тогда Лэр умрет, как умерли его друзья. И эта мысль не давала ей покоя.

День за днем Николетт старалась приспособиться к новой жизни. Она почувствовала, что принадлежит этому замку. Иногда, работая бок о бок со слугами, забывала о своем прошлом. Может быть, именно о прошлом она и хотела забыть?

Служанки носили чепцы, под которыми прятались волосы. Ленты завязывались под подбородком. Николетт так и не смогла привыкнуть к этому головному убору. Иногда ей казалось, что грубая ткань жжет нежную кожу, будто раскаленное железо. Оставаясь одна, она сдергивала грубый чепец с головы, пальцами расчесывала спутанные волосы. И каждый раз болезненно ощущала, как изменилась. У нее не было ни зеркала, ни куска полированного металла, в котором можно было бы увидеть себя. Однажды в кухне она увидела свое отражение в металлическом боку кастрюли: бледное лицо, темные густые брови, напряженное выражение глаз. На какое-то мгновение Николетт показалось, что перед ней лицо незнакомки.

Каждый день Лэр, Альбер и разжалованный сержант Жюдо выезжали из замка. Пожухлые листья шуршали под копытами лошадей. Ночью был мороз, и когда взошло солнце, луга казались одеялом из коричневых и белых лоскутов.

Лэр и его спутники печально созерцали следы разорения. Разбойники побывали во многих хозяйствах. Беседуя с крестьянами, Лэр терпеливо выслушивал жалобы, обещал положить конец беззаконию. Он заходил в крестьянские дома, гладил головы детей, смеялся добрым шуткам. Де Фонтен также обещал сократить налоги. Тем, у кого были лошадь и меч, он предлагал два денье [11] за неделю солдатской службы. Урожай в этом году выдался небольшой, а зима на подходе. Крестьяне слушали нового сеньора со смешанным чувством – хозяин Гайяра приехал к ним с обещаниями, а не с угрозами. Он молод и красив, в нем есть обаяние человека, который может быть лидером.

– Вы завоевали их сердца, – Жюдо хитро улыбнулся. Они ехали трусцой, чтобы посетить очередное хозяйство. – Но только Господь Бог знает, как вы будете платить.

– Все очень просто, – отозвался Лэр. – Единственное, что мы должны сделать, это уменьшить те налоги с крестьянских хозяйств, которые идут в государственную казну. Нужно решить этот вопрос с лордом-префектом.

– Нелегкая задача! Он будет, словно барсук, стеречь добро в своей норе.

Когда они вернулись в Гайяр, небо потемнело, надвигались грозовые тучи, сосновый лес превратился в темную массу, а отдельные холмы, казалось, приблизились, хмурясь от непогоды. В зале, приятно встретившем путников теплом и уютом, Лэра ждали несколько торговцев.

Самый старший, продавец москательных [12] товаров, тут же приступил к делу.

– Мы, жители городка, преданные подданные короля Филиппа. Мы честно платим налоги. И не наша вина, что деньги не попали в казну короля.

Лэр с интересом слушал.

– В этом виноват наш префект, Понс Верне, – резко сказал торговец шерстью, одетый в коричневый костюм.

– Это так, – согласился третий, сапожник с мозолями на руках. – Он собирает с нас налоги, но оставляет, если не все, то большую часть, себе и своим лордам.