Алексеев Сергей Трофимович
Шрифт:
— Я подумал, нечто другое.
— Что именно?
— Мне слышится иной смысл… Кажется, моя мать называла так отца… В минуты нежности…
— Не отвлекай меня! — она уронила, а потом выровняла падающую машину, и тем самым спасла от огня «Шилки». — С аэродрома взлетел вертолёт. Ты видел?
— Нет…
— Сейчас увидишь…
В тот же миг из непроглядного, расчерченного звёздами пространства ударила очередь из крупнокалиберного пулемёта. Пронизанный навылет дюраль засвистел пробоинами. Дара резко уронила машину вниз и по косой стала уходить к земле.
— Скоро?! — услышал он сдавленный голос.
— Не знаю… Не знаю!
— Уже семь минут в минусе!
— Ещё один круг.
Она помедлила, сказала холодно и бесстрастно:
— Нас атакуют слева. Бей иллюминатор.
Насадный трижды ударил стволом автомата в выпуклый квадрат стекла — даже трещины не появилось…
— Бей! — крикнула она, забыв включить СПУ — прочитал по губам.
Очередь вынесла лишь рваный лоскут триплекса, свистящий гул в кабине заложил уши, показалось, крупные звёзды, захваченные вакуумом, втягиваются и кружатся в салоне. Ослеплённый ими, Насадный ощупью перевернул спаренный магазин и передёрнул затвор.
— Слева по борту… Полста метров…
В тот миг он уже не разбирал, откуда звучит команда и кто отдаёт её; звёздный косой ливень высветил туповатую кабину тяжёлой «шестёрки», и академик не целясь, ведомый интуитивным чутьём, нажал спуск.
Он не видел попадания, да и не мог видеть из-за яркой и долгой вспышки на конце ствола. Когда же затвор в последний раз толкнул руку и остался в открытом положении, а стремительно мелькающие, слившиеся в Млечный Путь, звёзды прекратили свой бег из-за того, что Дара круто переложила машину на другой бок, Насадный услышал прежний жёсткий голос:
— Пришедшее из земли да пусть уйдёт в землю.
Через несколько секунд над сумеречной, исчерченной неясными сполохами тундрой полыхнула яркая и долгая вспышка, огненный шар взметнулся вверх, осветив гигантский круг багровых снегов, и, чуть ли не достав вертолёта, медленно истаял, рассыпался и угас, как новогодняя иллюминация. Академик сначала ослеп, и когда проморгался, увидел внизу правильный светящийся круг, разбитый на сегменты радиальными улицами, примыкавшими к сияющему куполу, как лучи к солнцу. Город ещё оставался цел и невредим, сбитый с крыш снег лишь чётче обозначил его контуры и общий рисунок.
— Расчётное количество топлива — минус девятнадцать минут, — сухо прозвучало в шлемофоне. — Это минус восемьдесят километров до конечного пункта.
— У нас на шасси человек! — вспомнил Насадный. — Придётся втягивать его без посадки!
— На зависание уйдёт много топлива!
— Но он замёрзнет, за бортом двадцать мороза.
Она не ответила, увела машину за святящийся круг колючей проволоки и, не снижаясь, застопорила её в воздухе. Насадный открыл дверцу, скинул трап, и, зацепившись за страховочный трос, осторожно выполз на ступени. Поток воздуха бил сверху и норовил сбросить вниз, академик чувствовал себя космонавтом, вышедшим в открытый космос, — настолько опасным и одновременно чарующим было пространство вне кабины.
Он много раз видел Астроблему во всех ракурсах и при любом освещении: в июльскую полярную полночь она приобретала лунный, космический вид из-за длиннейших теней, роняемых на безлесную тундру. Но уже в сентябре, если смотреть с высоты птичьего полёта, город превращался в плоскую, невыразительную кляксу среди всхолмлённого ландшафта нетронутых, девственных ягельных полей с частыми вкраплениями крупных изумрудных озёр. В середине зимы, когда холод переваливал за пятьдесят и всякий источник тепла превращался в столб тумана — прибавить к этому непроглядную полярную ночь с густой осыпью морозной иглы, нечастыми и высокими полотнищами северного сияния, не достающего поверхности тундры, — Звёздная Рана вообще исчезала из виду, размываясь в сумерках.
Впрочем, как и в долгие, сильные метели… И потому возникало обманчивое чувство, что выстроенный в Заполярье город таинственен, многообразен в своих проявлениях и потому вечен.
— Ну что там? — голос Дары в наушниках привёл в чувство. — Ты достал человека?
Он не отвечал, поскольку не мог оторвать руки от трапа, чтобы включить тангенту СПУ. Сполз ещё ниже, ощутил под ногами опору последней ступени, и, утвердив три точки по законам скалолазов, только тогда потянулся рукой к бубновому тузу.
Сначала показалось, что промахнулся и трогает рукой металл. Но когда приоткрыл глаза, сквозь слёзы увидел лицо Кошкина и свою руку…
Кошкин улыбался, даже обратившись в каменную глыбу, намертво приросшую к стойке шасси.
— Минус двадцать пять минут — не дотянем сто километров, — предупредительно прозвучало в ушах.
— Понесу тебя на руках, — так же спокойно отозвался академик, включив СПУ.
— Не отвлекай! — был приказ.
Насадный заполз в кабину, закрыл дверцу и сел на пол у входа. Откуда-то снизу била струя горячего воздуха и тут же таяла в выстывшем салоне, однако обмороженное лицо заломило. Дара видела, что он вернулся один и ничего не спрашивала. Двигаясь, словно закованный в скафандр, он вытащил из-под баков брезентовый чехол с двигателя, заткнул дыру в разбитом иллюминаторе. Потом забрался на место штурмана и, грея дыханием пальцы, стал смотреть за окно.