От этого сообщения физиономия у него вытянулась, из чего я заключил, что он рассчитывал на другой ответ: к примеру, что он может получить авторские права на то, что нашел. Он спросил, известно ли мне, как действует аналогичный закон в Соединенном Королевстве, и я ответил, что да, это мне известно, поскольку наша фирма занимается консультированием и по ту сторону Атлантики. Я сказал ему, что Британия более дружелюбна к творцам, нежели США, а именно: автор имеет неограниченные авторские права на неопубликованную работу, а если она опубликована или иным способом представлена общественности, авторские права сохраняются на протяжении пятидесяти лет с момента первой публикации или представления. В нашем случае автор мертв, продолжал я, и авторские права будут сохраняться в течение пятидесяти лет, считая от календарного года, когда Акт об авторских правах 1988 года вступил в силу — то есть пятьдесят лет от 1 января 1990 года.

Он кивнул и спросил насчет права собственности — кому принадлежат авторские права на неопубликованное произведение покойного автора? Я объяснил, что по британскому закону, если право собственности не передано по завещанию, авторские права отходят к короне. Мне нравится говорить это — «отходят к короне». В воображении возникает картина: Елизавета II радостно потирает руки при мысли о растущих барышах, а вокруг — груды сверкающих гиней, и на них громко тявкают корги. [7]

Такой ответ его тоже не порадовал. А как же права тех, кто нашел рукопись, спросил он? Разве им не причитается девять десятых ее стоимости?

На что я ответил, что эти байки в какой-то степени соответствуют действительности. Но если он решится опубликовать произведение, то должен быть готов к судебному преследованию со стороны короны; если же он опубликует рукопись в США, ему придется приложить немало усилий, чтобы защитить свои авторские права от прямого пиратства. А теперь не будет ли он любезен оставить гипотетические рассуждения и рассказать мне, что имеет в виду на самом деле?

Мой тон означал, что я готов распрощаться с ним, если он не собирается быть более откровенен. Какое-то время он в молчании обдумывал мои слова, и я заметил, что на лбу и на верхней губе у него выступили капли пота, хотя в офисе было прохладно. У меня мелькнула мысль: может, он болен? Мне и в голову не приходило, что он страшно напуган.

Я достаточно давно в этом бизнесе, чтобы определить, когда клиент искренен, а когда лжет. Профессор Булстроуд определенно относился ко второй категории. Он сказал, что вступил во владение (эта фраза всегда бесит меня) документальным свидетельством, рукописью семнадцатого столетия — личным письмом человека по имени Ричард Брейсгедл к его жене. Профессор считает рукопись подлинной, и из нее становится ясно, что существует некий литературный Труд огромной научной значимости, о котором никто никогда не подозревал. Одна эта рукопись дает богатый материал для исследований, но иметь сам Труд…

Когда он произносил «Труд», я отчетливо слышал прописную букву, поэтому так и пишу.

Что за Труд, спросил я?

Тут он замялся и вместо ответа спросил, как у нас обстоит дело с конфиденциальностью. Я объяснил, что обычный гонорар составляет двадцать пять долларов, и, как только чек окажется у меня в руках, ничто на земле не заставит меня разгласить содержание нашей беседы, если только клиент не выскажет намерение совершить уголовное преступление. После чего профессор достал чековую книжку в кожаной обложке, выписал чек и вручил его мне. Он спросил, есть ли у нас надежное хранилище. Я ответил, что у нас есть закрытый бронированный несгораемый архив. Его это не устроило. Я сказал, что мы заключили соглашение с расположенным в том же здании Сити-банком и арендуем большой сейф. Профессор открыл свой портфель и вручил мне обвязанный тесьмой конверт. Могу ли я принять его на хранение, временно?

Снова слышен шум двигателя. Нужно пойти взглянуть, что там.

Банбери, 25 октября, год 1642

Моя дорогая добрая жена, да благословит Господь всемогущий тебя и нашего сына. Ну, Нэн, я погиб, как ты и предсказывала. Умоляю, будь осторожнее со своими предсказаниями, самое меньшее, тебя объявят ведьмой. У меня в спине застряла пуля или так говорит здешний врач; его зовут Толсон, и он добрый христианин. Том Кромер, мой матрос, ты помнишь его, хороший преданный парень, хотя он сбежал с поля боя, но потом вернулся, нашел меня среди павших, нашел коня и привез меня сюда, в город Банбери. Мистер Толсон приютил меня за 2 пенса в день, все считают, это хорошая цена в нынешние времена, но он говорит, мой случай такой, что я не заплачу больше шиллинга. Вот я и пишу напоследок, прежде чем буду взят на Небеса, как я надеюсь, или (что больше похоже на правду) поглощен геенной огненной, как я уверен, поскольку не заслужил быть избранным. Но все в руках Божьих, и я отдаюсь на его милость.

Теперь как все было. Ты знаешь, поздним летом мы вышли из Лондона, я был с артиллеристами лорда моего Эссекса, когда король отверг права парламента и повел свои войска против собственных людей, чтобы подавить их свободы. В Нортгемптоне мы услышали, что король движется на Вустер по южной дороге, и мы тайно поспешили, чтобы наша армия оказалась между ним и Лондоном. Мы потерпели неудачу через то, что слишком поторопились и наши войска оказались разбросаны по стране: однако услышав, что король собирается напасть на Банбери, мы собрались на севере около города Кинтона, и король повернул нам навстречу.

Знай, Нэн, война похожа на игру детей с бумагой, камнем и огнем: бумага покрывает камень, камень сокрушает огонь. Вот что я хочу сказать — конь может одолеть пушки, поскольку мы дали один залп, а потом они пошли на нас прежде, чем мы выстрелили снова. Пеший может поразить конного, поскольку всадники не рискнут броситься на стену пик, поэтому пеший должен охранять пушки в батарее. Пушки могут привести батальон пик врага в смятение, и тогда конные смогут добраться до них. Значит, искусство генералов в том, чтобы все работало вместе. Ну, мы установили наши батареи и хорошо попрактиковались этим утром, имея больше пушек, чем у королей на ихнем празднике, но вот расстояние подкачало, хотя видно было под королевским знаменем принца Руперта и других вокруг него. Впереди и слева нас охраняли солдаты сэра Николаса Байрона, а наши фланги заняли позицию в лесу.