Я выбрался из автобуса и пошел в направлении дома, в котором жил Иосиф Давидович. Шел и молился о том, чтобы он оказался на месте. Я не мог тратить время на праздное ожидание…

Кто-то услышал мои молитвы.

— Слава? Вот уж не ожидал. Проходите, пожалуйста. — Иосиф Давидович погремел цепочкой и распахнул дверь. — А я, знаете ли, хотел уходить. Но ничего, ничего. Я совсем не спешу. Вы меня не задержите.

Я и не собирался его надолго задерживать. Просто мне нужны были деньги. Немного — рублей сто пятьдесят, — но я даже не представлял, где их можно занять еще, кроме как здесь.

Минут десять Иосиф Давидович сомневался, вздыхал, качал седой головой. Раз пять он спросил: «Вам точно не на бутылку?», три раза пожаловался, что до пенсии ровно полмесяца. Потом достал старый потертый бумажник.

Я отлично представлял, о чем он сейчас размышляет. «Эти денежки от меня уплыли с концами. Слава никогда их не сможет вернуть. Но ему сейчас гораздо труднее, чем мне, а я проживу и без этих несчастных рублей. Бог с ними, хотя и жалко».

— Спасибо. — Я засунул в карман три пятидесятирублевых бумажки. — Завтра после обеда верну вам триста.

Иосиф Давидович замахал руками.

— Что вы, что вы! Я же не ростовщик, хотя и еврей. Мне вовсе не к спеху. Главное, Слава, не потратьте эти деньги на выпивку.

Какая, к Дьяволу, выпивка! Сегодня на повестке дня были куда более важные вещи. И одна из них — шесть фотографий, сниматься на которые я отправился в ателье на проспекте Гагарина.

Расхлябанный бородатый фотограф накарябал в квитанции несколько каббалистических знаков и протянул мне ее вместе со сдачей.

— За снимками завтра после двенадцати, — сообщил он и поднялся из-за стола. — Проходите сюда.

Но прежде чем усесться на стул перед камерой, я попросил у него пиджак и галстук.

— Пиджак? — Легким движением фотограф взъерошил свою, шикарную бороду. — Да ради бога. Имеем такое.

Действительно, это было «такое!». Черный двубортный пиджак, который он извлек из разбитого шкафа, явно был сшит «на холодное тело». И прокручен в какой-нибудь адской стиральной машине. Зато он пришелся' мне впору.

— Не беспокойтесь, — веселился фотограф. — То, что он мятый, на снимке никто не заметит. Держите галстук.

Он возился со своей камерой, пока я перед зеркалом прилизывал волосы и завязывал галстук. Потом оценил мой вид, буркнул:

— Нормально. — И достал с полки баночку с гримом: — Возьмите, замажьте синяк. Очень заметно.

И я снова стоял перёд зеркалом и колдовал над своей разбитой рожей. И размышлял о том, что никогда раньше не мог справиться с галстуком. За меня всегда это делала мама, потом Татьяна. А сейчас я сам взял и сотворил небольшой аккуратный узел. Непринужденно, играючи, даже не задумываясь о том, что делают мои руки.

— Долго вы там? — Фотограф наконец проявил нетерпение. — Я с вами вожусь вот уже полчаса. Замазали бланш — садитесь на стул. Не моргайте, снимаю… За снимками завтра после двенадцати, — еще раз напомнил он мне, и я протянул ему червонец на чай.

Судя по солнцу, было около семи часов вечера, когда я вышел из ателье и направился к своему дому. А значит, Татьяна… Я попробовал вычислить, когда у нее дежурство в больнице. Хотя мне было совершенно по барабану, дома она или нет. Мне в квартире нужен мой паспорт, и только. Ну и, конечно, я с большим удовольствием повидал бы дочек. Не уверен, правда, что с таким же большим удовольствием они повидали б меня…

— Леонидыч? — Дверь мне открыла Лариса. — Какими ветрами? Велено тебя не пускать.

— И ты не пустишь?

— Да нет, проходи. — Она великодушно отодвинулась в сторону. — Тебя вчера потеряли. Мама с Валерой возили на огород продукты, обнаружили там только голодного пса. Он их чуть не сожрал. Не хотел пускать в будку. Они откупились от него колбасой. Ты почему без очков? Потерял?

Что-то Лариса сегодня была разговорчива. Неужели пошли на пользу три дня моего отсутствия?

— Потерял. У тебя все нормально? — спросил я. — Как осетины?

Лариса словно не слышала моего вопроса.

— Ходят слухи, будто тебя поперли с работы. — Она прошла за мной в комнату и внимательно наблюдала за тем, как я достаю из картонной коробки из-под конфет свой паспорт. — Мама сердится. Они с Валерой уверены, что ты сейчас где-нибудь празднуешь свое увольнение.

— Передай им, что это не так.

— Обязательно передам. Зачем тебе паспорт?

Я ловко щелкнул дочку по носу.

— Любопытная чересчур.

— Ладно, теряй. Мне наплевать. Что сказать маме?