Однажды Агарь выполняла обязанности акушерки. Я простудился, не пошел в школу и спрятался в своем любимом месте на кухне, где никто меня не видел, но было достаточ-но светло, чтобы читать. Рамиза была на седьмом месяце, кряхтела и пыхтела где-то ря-дом. В конце концов она опустилась на скамеечку для доения и принялась безразлично качать маслобойку, делая сыр из козьего молока.

Нада бессознательно чесалась у себя между ногами, за что получила бы хороший шлепок и выговор, будь здесь Агарь.

– Ты там что-нибудь чувствуешь?
– спросила Рамиза.

– Где?

– В твоем заветном местечке, где ты сейчас чесалась.

Нада быстро опустила руки, и щеки ее стали пунцовыми.

– Не бойся, - сказала Рамиза, - я на тебя не наябедничаю.

Нада благодарно улыбнулась.

– Ну как, это приятно?
– снова спросила Рамиза.

– Не знаю. Думаю, приятно. Да, по-моему, так. Я знаю, что это нельзя. Надо быть ос-торожнее.

– А ты могла бы и продолжать приятное, сколько угодно, - сказала Рамиза.
– Навер-но, у тебя она еще есть.

– Что у меня еще есть?
– Глаза Нады расширились от страха.
– Если ты имеешь в ви-ду плеву чести, конечно же она у меня есть!

– Нет, - сказала Рамиза.
– Это маленькая шишечка, спрятанная за плевой чести. У тебя она еще есть?

– Да, есть, - неуверенно сказала Нада.
– Я чувствовала шишечку.

– Тогда ты можешь получать от нее удовольствие, пока они позволяют тебе, чтобы она была.

– Что ты имеешь в виду? Разве она не всегда у меня будет?

– Ой, прости, - сказала Рамиза.
– Я не должна была тебе говорить.

– Пожалуйста, скажи мне... пожалуйста... ну, пожалуйста...

Рамиза перестала качать маслобойку и прикусила губу, но, взглянув на умоляющие глаза Нады, поняла, что придется сказать.

– Это секрет. Если твои родители узнают, что я сказала, то тебе достанется хорошая трепка.

– Обещаю. Пусть пророк сожжет меня в День огня.

– Это кнопка удовольствия. Полагается, чтобы у девушек ее не было.

– Но почему?

– Потому что пока у тебя есть кнопка удовольствия, она заставляет тебя поглядывать на мальчиков. Однажды ты даже можешь позволить мальчику дотронуться до нее, и если тебе это понравится, ты можешь перестать владеть собой. Ты можешь даже позволить ему порвать твою плеву чести.

– О нет! Этого я никогда не сделаю!

– Кнопка - это зло, - сказала Рамиза.
– Она заставляет девушек поступать против их воли.

– О...
– прошептала Нада.
– А у тебя есть кнопка?

– Нет, меня ее лишили. Я ничего плохого не делала, но ее удалили, чтобы не было соблазна. Твою тоже удалят. Стоит ее удалить, и ты не станешь интересоваться мальчика-ми и, выходя замуж, наверняка будешь девственной и никогда не обесчестишь свою се-мью.

Любопытство Нады уступило место поднимающемуся страху. Ей всегда нравилось потереться о мальчика. Ей нравилось это, когда она работала на току или носила в поле воду для мужчин. По десять раз в день Агарь предостерегала ее в сезон молотьбы, чтобы она не касалась мальчиков. Она не понимала, что это имеет какое-то отношение к кнопке удовольствия.

– Что же с тобой случилось?
– наконец заставила она себя спросить.

Рамиза погладила свой большой живот и велела ребеночку вести себя тихо. Она чув-ствовала себя совсем неуютно, работать ей было трудно, но ей не хотелось, чтобы хаджи Ибрагим орал на нее.

– Они приходят ночью, - сказала Рамиза.
– И никогда не знаешь, когда они придут. Дая, повивальная бабка клана. Это она лишает кнопки.

– Но моя мама - дая, - сказала Нада.

Рамиза коротко иронично хохотнула.

– Значит, будет другая дая. Она придет с твоими тетками. Они всегда приходят за этим, когда спишь. Они что-то подмешивают тебе в еду, чтобы ты спала и не была начеку. Их будет шесть или восемь. Они схватят тебя за руки и за ноги, так что ты не сможешь двигаться. Одна из них закроет тебе глаза черной тряпкой, а другая затолкает тебе в рот что-нибудь, чтобы не кричала. Они тебя отнесут в тайную палатку, которую они пригото-вили. Тетки будут держать тебя крепко на земле, чтобы ты не двигалась, и раздвинут тебе ноги, насколько смогут. В последний момент я ухитрилась освободить руки и закричала, зовя мать, и стащила повязку с глаз. А когда я взглянула вверх, я увидела, что как раз моя мать и держит меня за голову. У даи был очень острый нож, и пока они держали мои ноги разведенными, она искала пальцами кнопку, пока она не вскочила, и тогда отрезала ее!

Нада вскрикнула. Я хотел подбежать к ней, но понял, что этим лишь причиню не-приятности, и свернулся калачиком, чтобы меня не обнаружили.

– Я тебя заставила сильно поволноваться. Я этого не хотела. Они заставили меня по-клясться, что я никому не скажу, а то они мне отрежут язык... правда, это было, когда я жила в пустыне. Я подумала, что будет правильно сказать тебе.

Рамиза слезла со стула, вперевалку подошла к Наде и погладила ее по голове.

– Бедная Нада, - сказала она.

Большими карими глазами Нада умоляюще смотрела на Рамизу.

– Было очень больно?

Рамиза покачала головой и вздохнула.

– Кровь текла больше, чем при самой большой менструации. Долгое время мне было больно каждый раз, когда я пыталась пописать. Из-за этого я чувствовала себя очень пло-хо. Наконец мне позволили сходить к английскому врачу в Беэр-Шеве. Отец хотел оста-вить меня в живых, чтобы не лишаться выкупа за невесту.

– А... а ты перестала после этого думать о мальчиках?