Шрифт:
Хаджи Ибрагим несколько раз глубоко вздохнул. Все получалось одно к одному: долгая езда из Табы, очаровательный приезд в Дамаск, и эта райская ночь, дом Гидеона, луна над Голанскими высотами, танки, пушки, Таба... Таба... Таба... дорога в Иерусалим.
– Должен сознаться, что в первый раз за всю свою жизнь я слегка устал, - сказал он.
– Ну, может быть это и не совсем так, - ответила она.
Урсула села, открыла ящик столика у кровати, вынула маленькую украшенную дра-гоценностями коробочку, открыла ее, достала палочку гашиша и затолкала немножко в трубку.
Ага! Теперь, когда я ослабел, она даст мне гашиш, вымоченный в яде.
Прежде чем тревога овладела им, он увидел, как она зажгла трубку и сделала глубо-кую, жадную затяжку, а потом предложила трубку ему. Он улыбнулся, почти откровенно, собственной глупости. Когда он зажег трубку для второй затяжки, ее рука отвела ее.
– Он очень крепок, - предупредила она.
– Да, - сказал он, испытывая удовольствие, - да.
Комната поплыла, и аромат ладана стал застилать его сознание. Вокруг все стало ат-ласным. Прикосновение Урсулы стало казаться невероятным. Он никогда не знал такой изысканности. Она облизала его всего. Находившееся у него между ног, что он уже считал мертвым, начало оживать снова.
– Не двигайся, не хватай меня, - наставляла она.
– Прими.
– Я постараюсь, но ты сводишь меня с ума.
– Постарайся. Ты хороший.
– Постараюсь, - повторил он.
В полумраке она обмыла себя перед ним ароматным маслом, потом обмыла его. Скользнув на него, она снова призвала его к спокойствию. Он позволил завладеть собой. Урсула взяла инициативу и любила, любила, любила его, пока он мог сдерживать вулкан внутри себя. На этот раз она слилась с ним в восторге, заставляя его покоряться ей на крошечных остановках, пока вулкан не мог уже больше извергаться и самое блаженное из всех изнеможений не завладело им.
– Урсула, - прошептал он позже.
– Да?
– Зачем он привез меня сюда?
– Я не должна говорить.
– Ну, пожалуйста.
– Завтра ты встретишься с Каукджи и Абдулом Кадаром Хуссейни.
Ибрагим сел, туман мигом рассеялся.
– Но они мои кровные враги! Они и Кабиру кровные враги!
Хаджи Ибрагим бормотал в тревоге. Урсула снова вложила трубку ему в рот и за-жгла ее. Он глубоко затянулся и упал на подушки, и она была рядом с ним.
– Начну беспокоиться завтра, - сказал он.
Глава пятая
Ночь повстречалась с днем, и завывающий голос муэдзина пронзил воздух, призывая благоверных к молитве. Как и каждый день, хаджи Ибрагим автоматически проснулся. Он медленно открыл глаза. Он был очень слаб. Дамаск! Кабир-эфенди! Он сел, и в голове его стучало после ночи гашиша, вина и любви.
Он быстро оглянулся по сторонам. Она ушла, но он еще мог ощущать ее запах, и по-душка была смята после ее сна. Он глубоко вздохнул, вспоминая, и улыбнулся, бормоча о пережитом, снова улыбнулся и отбросил простыню. Наверно, этого вовсе не было, поду-мал он. Даже если это был сон, он стоил того, чтобы его видеть.
Хаджи Ибрагим развернул свой молитвенный коврик, положил его в сторону Мекки и сделал поклон.
"Во имя Аллаха, всемилостивейшего, участливого.
Хвала Аллаху, повелителю миров,
Всемилостивейшему, участливому.
Владыке Судного Дня.
Тебе мы служим, и к Тебе взываем о помощи;
Веди нас прямой дорогой,
Дорогой тех, на кого Ты возложил благо,
Не тех, на кого пал гнев, или кто сбился с пути".
Совершив молитву, он осторожно поднялся: болело во многих местах.
– Я приготовила ванну, - сказал сзади женский голос. Обернувшись, он увидел в дверях Урсулу, и его сердце забилось.
– Я велела подать завтрак на веранду. Твоя встреча будет позже.
Она помогла ему спуститься на три ступеньки в большое мраморное углубление с ванной. Они сели в теплую пену по шею. Она ласково терла его губкой.
– Гадкий старик, - сказала она, - пять раз. Последние были так хороши. Ты чудес-ный ученик.
Их разговор на веранде был отрывочным. Она говорила о Берлине и воздушных тре-вогах... ужасные артиллерийские обстрелы... ужас вступления в город русских... юная де-вушка, прячущаяся в булыжнике... изнасилование... голод и лишения... побег... Бейрут... блондинки, им нравятся блондинки...
– Война, - проскрежетал он, - я не люблю эту войну. Должно быть по-другому.
– У тебя здесь тревожно на душе, не так ли?
– сказала она.
– Да, думаю, так. Фавзи Кабир послал за мной не для того, чтобы вознаградить меня как доброго мусульманина.
– Не знаю, смогу ли я вернуться к тебе на ночь, - сказала она, - но могу остаться с тобой до вашей встречи.
– В этом нет надобности, - ответил хаджи Ибрагим, - мне надо поразмыслить. И ведь у меня было видение рая, спасибо тебе. Я был бы последним дураком, если бы счи-тал, что могу вернуться к моменту совершенства. Я не хочу испытывать судьбу. Что-нибудь ночью пойдет не так и испортит мне память об этом. Ты понимаешь меня?