– Деревня на грани паники. Стоит кому-нибудь громко выстрелить в воздух, как все побегут.

Гидеон рассматривал обезумевшего человека, беспомощного перед нахлынувшими событиями. После мировой войны в Табе культивировалась ненависть к евреям. Многим не нравилась нейтральность, другие были слишком напуганы, чтобы ее придерживаться. Помоги им Бог, если они побегут.

Ибрагим с чувством взмахнул руками и встал, пошатываясь. Гидеон нацарапал не-сколько цифр на клочке бумаги и дал его Ибрагиму.

– По этим телефонам можно до меня добраться. Если у тебя будут личные трудно-сти, постараюсь помочь.

– Если бы только мы с тобой могли сесть и обо всем поговорить, - сказал Ибрагим монотонным, отсутствующим голосом.
– Мы бы обо всем договорились. Мы могли бы ус-тановить мир.

– Мы к этому всегда готовы, как только будете готовы вы.

Зазвонил один из телефонов. Гидеон слушал взволнованный лепет на иврите. Он сказал, что сейчас же придет, и положил трубку. Он с ужасом взглянул на Ибрагима.

– Иргун напал на арабскую деревню около Иерусалима. Дейр-Ясин.

– Что произошло?

– Была резня.

Гидеон Аш прибыл в Дейр-Ясин через час, чтобы немедленно оценить ситуацию. Деревня была оцеплена, и полковник Бромптон был там. Он поверил сообщению англи-чанина, так как оно соответствовало тому, что ему самому уже было известно, и отправил адъютанта, молодого офицера Пальмаха, обратно в Иерусалим с первым донесением.

Затем Гидеон приступил к неприятному делу - личному осмотру трупов, разговари-вая с ранеными и восстанавливая события этого кошмара.

Запах горелого мяса и отвратительный дым сражения были невыносимы, невыноси-мы были сдавленные рыдания, прерываемые вспышками ярости и истериками. Он вяло предложил воспользоваться еврейскими средствами медицины, но раненые были слишком напуганы. Вой сирен, мчащихся туда и обратно, совсем доконал его. Он сделал все, что было в его возможностях.

По-видимому, что-нибудь в этом роде и должно было произойти. После того, как Хагана открыла дорогу на время, чтобы по ней смогли пройти три конвоя, арабы закрыли ее снова. В цепочке арабских деревень, используемых для подавления еврейского транс-порта, деревня Дейр-Ясин на окраине Западного Иерусалима была одной из самых враж-дебных. Стремясь одержать такую победу, которая сравнилась бы с успехами Хаганы, Ир-гун собрал сотню людей и бросил их на деревню, чтобы захватить ее.

Но разведка Иргуна ошиблась. Им казалось, что они смогут обратить население в бегство, как было в случае с Кастелем. Они не знали, что в это время в Дейр-Ясине был крупный контингент Милиции джихада. Сопротивление оказалось яростным. Податливая цель становилась все более твердой по мере того, как разгорался бой. В то время Иргун был силой городских партизан, не обученных и не умевших вести полевой бой. Они про-двигались медленно, и каждый захваченный дом взрывали.

Когда арабское ополчение отступило, они оказались лицом к лицу с обыкновенными крестьянами. Разразилась паника: деревенские пытались отделиться и сбежать, а Милиция использовала их как прикрытие. Гражданские попали под яростный перекрестный огонь. К этому моменту дисциплина иргунцев испарилась, они словно взбесились. Иргун нажи-мал, стреляя по всему, что двигалось.

Гидеон закончил свой осмотр и удалился в один из пустых домов; его тошнило. Полковник Бромптон вошел в комнату и закрыл за собой дверь, пока Гидеон приходил в себя.

– В итоге, кажется, более двухсот пятидесяти убитых, - сказал Бромптон.
– Из них половина - женщины и дети.

Лицо Гидеона было мокро от пота. Он выдернул подол рубашки и вытерся им.

– Мы осуждаем это дело, - сказал он.
– Хагана не имеет к нему отношения.

– О да, но все же ответственность на вас, не так ли?

Гидеон стиснул зубы и кивнул. Он знал, что евреи несут ответственность. Он поднял свою обрубленную руку.

– Багдадское гетто. Когда-нибудь слыхали о нем? Всю жизнь я живу с убийствами. Но только это - другое. Его совершили евреи. Уравновешивает ли оно сотню других, со-вершенных арабами?

– И это все, что вас беспокоит - равный счет?

– Нет, конечно. Защитный рефлекс. Я жил среди арабов. Я их любил. И хотя я утра-тил большую часть этой любви, я продолжал верить, что бок о бок мы могли бы сделать кое-что... прогресс... несомненное качество жизни... порядочность... уважение друг к дру-гу. Мы бы подали пример, и когда другие увидят... они придут, чтобы говорить с нами о мире. Я еврей, полковник, и мне мучительно думать, что нас заставляют делать такое, чтобы выжить. Я могу простить арабов, убивающих наших детей. Я не могу простить их за то, что они заставляют нас убивать их детей.

– Итак, чистота сионистской мечты запачкана уродливой действительностью, - ска-зал Бромптон.
– Копание канав, осушение болот и песни у костра - не совсем то же, что объявление независимости. Пока вы были в ваших синагогах, молились и молча принима-ли преследования, вы могли требовать от себя возвышенного набора правил. Вы потребо-вали для себя своей судьбы, хорошей или плохой, а для этого надо запачкать руки.

– Согласен, мы сделали гадкое дело. Но арабы ответят вне всяких пропорций.