Я ободряюще потрепала его по плечу:

– Хорошо. И когда же ты уезжаешь?

– Не позднее конца следующего месяца. Я хочу провести оставшееся время с тобой, каждое мгновение, каждую секунду! – Он склонился ко мне и прильнул к груди. От прикосновения его волос сквозь ткань ночной рубашки мои соски ожили и набухли, словно бутоны в последней отчаянной попытке раскрыться, опередив наступление ночи.

Мы стремительно мчались по ровному шоссе, и наш яркий цветной сон постепенно растворялся в ночном сумраке, так и не став явью. Как будто светлый серебристый лунный круг повернулся к нам обратной темной стороной, обезображенной кратерами вулканов и черными обрывами скал. Ночной Шанхай всегда живет на пике нервного напряжения и игры страстей. Мы неслись по бездушным гладким автострадам мимо неоновых огней и кружащихся в их свете облаков золотистой пыли. А из динамиков неслась песня Игги Попа [111] : «Мы все лишь странники, / спешащие куда-то, / и звезды в вышине / все ждут, когда мы вместе с тобою улетим».

Можно любить друг друга до безумия, испытывать невыносимые душевные муки, превращать вымысел в реальность и пытаться строить в нем свою жизнь или втаптывать мечты в прах. Что угодно. Но для меня непостижимо, почему Бог считает, что он вправе гасить потоком слез все звезды на нашем небосклоне в любой момент, когда ему вздумалось всплакнуть? Той ночью был миг, когда я ощутила неизбежность надвигающейся катастрофы – дорожной аварии или несчастного случая, который помог бы вскрыть этот нарыв изнурявшей нас страсти и одержимости.

Но никакой аварии не произошло. Машина домчала нас до Центрального парка Пудун. Ворота были закрыты, и мы предались любви, припарковав машину у стены в тени деревьев. От откидного сиденья пахло кожей и похотью. Мне свело ногу судорогой, но я безропотно терпела ноющую боль до тех пор, пока наш любовный сон не прорвался неудержимым водопадом и не оросил мои бедра.

На следующее утро я очнулась от забытья в квартире Марка. Все произошедшее казалось фантасмагорией. Страсть всегда оставляет в сердце кровавый след, как мягкая кисточка – каллиграфический чернильный росчерк на традиционной китайской картине. Но течение жизни не подвластно любви, и не в ее силах стереть черные утомленные круги под глазами, отраженные беспощадным зеркалом.

Ничто не проходит бесследно, и за все приходится платить. И одно одинокое человеческое существо выдвигает усики антенн, пытаясь уловить призыв другого такого же неприкаянного создания, но при первой же опасности снова наглухо захлопывает свою неприступную раковину.

Марк объявил, что отныне и до самого отъезда ему не нужно ежедневно как штык являться на работу в 9.45 при галстуке и полном параде и что он хочет, чтобы каждый прожитый день стал прощальным праздником. Он хотел, чтобы последние мгновения были самыми насыщенными в его жизни, и умолял побыть с ним подольше. Мой дружок все равно безвылазно расписывал стены в материнском ресторане, до конца романа оставалась какая-то дюжина страниц, а с Марком нам, возможно, больше никогда не доведется встретиться.

Мы больше никогда не увидимся! Сердце пронзила такая щемящая боль, что казалось, оно вот-вот разорвется от невыносимой муки.

Марк приглушил звук сучжоуской баллады и принес мне из аптечки таблетку аспирина. Он массировал мне шею умело и ловко, чему, наверное, научился в «массажных салонах». И ласково поддразнивал меня, говоря с легким шанхайским акцентом. Он прислуживал мне как восточной принцессе, повелительнице его снов – своей талантливой подруге с черными длинными до талии волосами и выразительными печальными глазами.

А я – я внезапно прозрела и поняла, что все-таки попалась в коварную любовную ловушку, расставленную этим немцем, который должен был стать для меня всего лишь партнером по сексу. Он предательски прокрался к моему сердцу с черного хода, покорив сначала плоть, а потом и душу. Сколько раз с зарождения феминистского движения ниспровергательницы традиционных устоев пытались развеять миф о безграничной магической власти плотского влечения. Но на горьком опыте я убедилась в тщетности попыток бороться с уязвимым женским естеством. Я только тешилась иллюзиями, убеждая себя, что это всего лишь безобидная игра, забавная для нас обоих: ведь жизнь – это парк развлечений с множеством аттракционов, и нас всегда влечет к следующему за новыми острыми ощущениями.

А в это время мой любимый сидел где-то там, в ресторане, погруженный в собственную реальность, полную красок и причудливых линий, где надеялся обрести спасение и для себя, и для мира – потому что в его понимании оба безнадежно сбились с верного пути.

Я осталась в квартире у Марка. Мы лежали обнаженные в кровати, слушали сучжоуские баллады, смотрели видеофильмы, играли в шахматы. Проголодавшись, варили лапшу или вонтоны. Мы почти не спали и старались не смотреть друг другу в глаза, чтобы избежать ненужной боли.

Когда кожа начинала задыхаться под слоем спермы, слюны и пота, мы брали купальные костюмы, очки для плавания, VIP-карты и отправлялись в отель «Экваториальный», чтобы побарахтаться в бассейне. Там почти всегда было безлюдно, и мы, словно две диковинные рыбки, плескались в этой влажной пустоте в лучах оранжевого света. Чем сильнее была усталость, тем пронзительнее красота наших тел, и чем больше мы изнуряли друг друга, тем счастливее становились.

Вернувшись в постель, мы с исступлением вновь предавались необузданной страсти, немилосердно растрачивая невесть откуда взявшиеся запасы неуемной сексуальной энергии, словно хотели дойти до предела. Нам вдруг открылась вся мощь этой дикой, неуправляемой, демонической силы. Если Бог сказал, что все есть прах, значит, мы обратимся в прах. Если Бог скажет, что настал день страшного суда, значит, это наш последний день на земле! Никогда не поникающий член Марка, казалось, был налит резиной. Он оставался твердым и упругим, даже когда я начинала истекать кровью под его ударами.