От их поведения, от всей атмосферы этого места веяло наркотическим дурманом. Я почувствовала запах марихуаны. Подошла к Тиан-Тиану, но он лежал на траве словно в полузабытьи, погруженный в самосозерцание. Он был похож на героя греческой мифологии Титана, сына Земли, отрыв от которой грозил ему неминуемой гибелью. Иногда Тиан-Тиан казался воплощением вселенской скорби. Но в душе у него бушевала безудержная скрытая ярость.

– Ты не хочешь поговорить со мной? – прикоснулась я к его руке.

Он отодвинулся и произнес с озадачившей меня улыбкой:

– Коко, разве ты не знаешь? Боль в твоей левой ноге отдается у меня в правой.

Так по-католически трактовал любовь один из самых любимых писателей Тиан-Тиана Мигель де Унамуно [112] .

Я смотрела на него, не в силах произнести ни слова. Заглянула в его глаза и утонула в туманной бездне переполнявшей их горечи и печали. И откуда-то из глубины этой бездны, из самого ее центра, из-под мрачной зыбкой пелены, несокрушимо холодным и ярким светом сверкали два бриллианта. Этот свет обнажил такую мудрость и отчаяние, что я поняла: Тиан-Тиан понял все без слов. Он был единственным человеком во вселенной, всегда интуитивно находившим дорогу к моей душе. Каждый из нас был продолжением другого. Нас нанизали на один нерв, и если у меря болела левая нога, то у него начинала болеть правая. Между нами не было места лжи.

В глазах почернело, и в совершенном изнеможении я рухнула на траву рядом с Тиан-Тианом. Тело стало невесомым и чужим. В забытьи я видела тонкое, побелевшее лицо Мадонны, склонившееся надо мной, как опрокинутый парус. Меня подхватила и понесла куда-то серая рокочущая волна, и, словно из огромной раковины, донесся гулкий зов Тиан-Тиана:

– Коко, Коко!

Очнувшись и открыв глаза, я оказалась посреди безмолвия, как камешек, отполированный прибоем и выброшенный приливом на пустынный берег. Утопая в пышном матрасе, я узнала одну из бесчисленных спален в доме Мадонны, обставленную в коричневых тонах роскошными, но совершенно бесполезными вещами.

На лбу лежало мокрое полотенце. Я отвела взгляд, от стакана воды на туалетном столике в изголовье кровати и на софе заметила Тиан-Тиана. Он приблизился, нежно прикоснулся к моему лицу и осторожно убрал полотенце:

– Тебе уже лучше?

Я вздрогнула от его прикосновения. Дурнота еще не отступила, я была страшно измотана и удручена. Тиан-Тиан неподвижно сидел рядом с кроватью и пристально смотрел на меня.

– Я все время лгала тебе, – сказала я едва слышно. – Но я не лгала лишь в одном, – я задохнулась, и уставилась в потолок. – В том, что я люблю тебя.

Он молчал.

– Тебе Мадонна рассказала! – В висках у меня стучало. – Она поклялась, что не обмолвиться ни единым словом… Ты считаешь меня бесстыдной, да?

Я была на грани обморока, все рушилось. Необходимо попытаться все объяснить. Но чем больше я говорила, тем глупее и легковеснее звучало каждое слово. По моему лицу градом катились слезы, насквозь промочив разметавшиеся по подушке пряди волос.

– Я сама не знаю, почему. Мне лишь хотелось хоть раз в жизни ощутить тебя целиком, потому что я так люблю тебя.

– Да, милая, любовь разлучит нас навеки, – процитировал Тиан-Тиан строчку из Иена Кертиса, покончившего жизнь самоубийством в 1980 году.

Тиан-Тиан склонился надо мной и до боли сжал в объятиях.

– Я презираю тебя! – проговорил он с жаром, цедя сквозь зубы каждое слово, рассекавшее воздух, как удар хлыста. – Потому что из-за тебя я не чувствую к себе ничего, кроме презрения, – он разрыдался. – Я не могу по-настоящему любить тебя. Вся моя жизнь – постыдный фарс. Не смей меня жалеть. Я просто должен исчезнуть!

Если у тебя болит левая нога, то у меня болит правая. Если ты начнешь тонуть в бурном водовороте жизни, я тоже пойду ко дну. Если в стремление выразить свою любовь ты канешь в черную пустоту, я тоже окаменею и разучусь любить. Если ты продашь душу дьяволу, то его кинжал пронзит и мое сердце.

Мы не разжимали объятий, словно слились воедино. Мы есть, мы существуем. И кроме нас никого нет в этом мире!

Тиан-Тиан снова начал принимать наркотики, играя в орлянку с дьяволом.

Я жила в кошмаре. Снова и снова я в бессилии наблюдала, как его забирают в полицию. Смотрела, как собственной кровью, фонтаном бьющей из вены, он писал эпитафию самому себе на куске белой ткани. Слышала, как земля содрогнулась и разверзлась у нас под ногами. Видела, как на наши головы камнем рухнул свод небес, разбившись на мельчайшие осколки. Я не могла больше этого выносить.

Однажды вечером, когда, вколов очередную дозу, он отшвырнул шприц, ослабил резиновый жгут на руке и, обмякнув, лег на кафельный пол в ванной, я сняла с себя ремень, подошла к нему и крепко связала ему руки.