– Ее, – показал на Ававос, – накормить досыта моим обедом. А тебе, храбрец, – потрепал Лика за волосы, – придется чуток обождать. Поедешь со мной. Двух коней и охрану! – приказал он начальнику телохранителей, прибежавшему на зов. – Весь отряд…

Радамасевс наметом влетел в ворота акрополя и, соскочив с коня на скаку, почти бегом направился во внутренний дворик дома Марсагета. Телохранители Радамасевса присоединились к страже у ворот акрополя, а с десяток воинов, во главе с начальником личной охраны вождя, проследовали за ним.

– А-а, вот кстати! – широко улыбнулся ему навстречу Марсагет. – Садись побыстрее. У нас сегодня праздник – будем пить хорошее вино. Сборщик податей расщедрился, целую амфору старого делосского где-то откопал. У-у, хитрец! – пригрозил шутливо пальцем сборщику податей, сидевшему рядом с ним и подобострастно скалившемуся.

Видно было, что Марсагет уже успел опрокинуть не один кубок.

– Не ко времени пир затеял, побратим, – хмуро сказал Радамасевс, но все-таки уселся напротив Марсагета.

– Вина! – прикрикнул Марсагет на виночерпия. – Давай делосское. Почему не ко времени? – спросил он у Радамасевса. – В самый раз. Может, последняя чаша. Скоро решающий штурм.

– Рано хоронишь себя, Марсагет.

– Я разве так сказал? – смутился Марсагет под колючим взглядом побратима. – С чего ты взял. Держи! – протянул ему чашу.

Выпили. Радамасевс не спускал глаз со сборщика податей и виночерпия, который суетливо бегал вокруг них, наполняя кубки и чаши. Поодаль обедали знатные дружинники и телохранители вождей.

С Марсагетом были только его приближенные и родственники, не считая Радамасевса, главы старейшин, изображающего радостную умиротворенность по случаю приглашения к обеду, и сборщика податей, играющего роль верноподанного слуги с неменьшим искусством, чем желтоглазый старец свою.

Радамасевс почувствовал, как внезапный озноб прокатился по телу – наконец-то! Он заметил, как сборщик податей мигнул виночерпию; тот, схватив кубок Марсагета и отвернувшись от всех, плеснул туда вина и что-то бросил. Его руки заметно дрожали, когда он возвратил кубок вождю – воровато окинув взглядом собравшихся, виночерпий мелкими шажками отбежал в сторону, к амфоре, и стал лить вино в опустевший кратер.

– Постой, Марсагет! – Радамасевс с неожиданной для его лет и комплекции стремительностью почти вырвал из рук побратима кубок, облив его одежды.

– В чем дело? – нахмурился Марсагет, в недоумении уставившись на него.

– Эй, виночерпий! Поди сюда!

– Слушаюсь, великий вождь!

– Выпей… – протянул ему кубок Радамасевс. – Вождь угощает своего верного слугу.

Марсагет хотел что-то сказать, но, заметив странное состояние побратима, только хмуро кивнул. Виночерпий окостенел; внезапная бледность подчеркнула темень округлившихся от ужаса глаз, губы посинели, как у мертвеца, руки безвольно опустились вдоль туловища.

– Ну что же ты, я жду! Быстрее, не задерживай. Великую милость оказывает тебе вождь.

– Н-нет… н-не… д-достоин… – заикаясь, наконец выговорил виночерпий, кланяясь.

Тишина вдруг воцарилась среди приближенных вождя. С еще неосознанной тревогой и любопытством они глядели на Рамасевса, насильно всучившего чашу с вином помертвевшему виночерпию.

– Ну! – Радмасевс, могучий, кряжистый, нависал над невзрачным виночерпием, словно утес над кустиком чертополоха.

Виночерпий беспомощно оглянулся на Марсагета – вождь хмурился все больше, пытаясь сообразить, что задумал побратим, – затем перевел взгляд на сборщика податей. Тот сидел недвижимый, с тем поразительным спокойствием, приходящим к человеку разве что в мгновения, когда душа еще не распрощалась с ним, но дух уже сломлен, и отупляющее безразличие сковывает тело и убивает остатки разумного восприятия окружающего. Тусклые, холодные глаза сборщика податей оттолкнули взгляд виночерпия, со сквозившей в нем мольбой о помощи.

Тогда виночерпий, поникнув головой, припал губами к краю кубка и медленно, не отрываясь, выпил его до дна. С пугающей улыбкой, в которой уже не было ничего человеческого, он вернул кубок Радамасевсу, поклонился ему и Марсагету, на негнущихся ногах отошел в сторону, с нервным смешком взялся за ручки наполненного вином кратера, словно намереваясь поднять его, и вдруг захохотал: безудержно, истерически, содрогаясь всем телом, нелепо размахивая руками и быстро- быстро кланяясь в сторону амфоры с вином.

Присутствующие, исключая Радамасевса, заволновались, зашушукались между собой, но тут же утихли под гневным взглядом Марсагета – он все никак не мог постигнуть смысл происходящего. Радамасевс же вперил очи в лицо сборщика податей, отчего тот начал задыхаться, столько ярости выплеснули в его сторону глаза вождя.

Виночерпий смеялся. Безумный хохот его рассыпался среди сколотов мелкими, жалящими иголками, проникающими в задурманенное вином сознание и вызывающими душевный трепет.

Неожиданно скрюченая фигурка виночерпия быстро распрямилась, руки взметнулись к небу в последнем порыве, душераздирающий крик рванулся из горла и захлебнулся в хриплых, булькающих звуках. Как подрубленное дерево, рухнул он на землю, дернулся несколько раз и затих; из ушей и рта хлынула черная кровь.