Шрифт:
– Интересно, какой паразит наколку на эту хазу дал? Бля… – Бас начал матерно браниться. –
Телевизор старый, барахла – кот наплакал, все стираное да заштопанное.
– Кто думал… Начальник все-таки. На рыжевье [2] и башли [3] был расчет.
– Эй, гляди, еще одна дверь!
Дверь каморки кто-то пнул ногой.
– Заперта… – пробасил вор. – Не найду, где замок.
– Дай я попробую, – отстранил его гнусавый.
Костя, обливаясь холодным потом и едва дыша с испугу, зажмурил глаза – воры пытались отворить дверь каморки, запертую на прочный засов.
2
Рыжевье – золото (жарг.)
3
Башли – деньги (жарг.)
До них в этой квартире жил какой-то торговый начальник, которого за хищения посадили в тюрьму. Он и приспособил каморку под тайник. С внешней стороны трудно было заметить дверь, к тому же оклеенную обоями. А засов открывался хитроумным приспособлением, системой рычагов, вмонтированных в пол.
– Может, взломаем? – предложил кто-то из воров.
– Ты что, дурак!? Грохоту будет на весь дом, – зло ответил гнусавый. – Тут дверь, как в танке…
– А если там медвежий шнифер [4] ? – спросил обладатель басовитого голоса.
4
Медвежий шнифер – сейф (жарг.)
– Не похоже… – заколебался, судя по голосу, гнусавый. – По-моему, хаза на якоре [5] .
– Ну, тогда покатили отсюда, – решительно сказал третий вор, видимо, главарь. – А то вместо товара вшей наберемся…
И тут с улицы раздался свист.
– Шухер! Мотаем! – раздался незнакомый Косте голос – видимо, вора, наблюдавшего за улицей.
– Барахло заберите! – вскричал бас.
– Оставь, придурок! Ходу! – приказал главарь.
И в это время на лестнице послышались шаги, а затем звякнул ключ, которым пытались найти замочную скважину – лестница не была освещена.
5
Хаза на якоре – бедная квартира (жарг.)
– Лупатый, падло, проворонил! – зашипел страшным голосом главарь. – Я его в душу… печенку… селезенку… – Отвел он злобу в трехэтажном мате.
– Что делать будем? – шепотом спросил бас.
– Что, что! Сам знаешь… Да не трясись ты, как шелудивый пес, не впервой! К двери, быстрее!
Заскрипели петли входной двери, щелкнул выключатель… Костя попытался крикнуть, но язык стал непослушным, и вместо слов он выдавил слабый писк. Но тут раздался испуганный возглас мамы, затем послышался шум борьбы, что-то упало… и гулко, страшно громыхнули два выстрела.
– Папа! Папочка-а! – наконец прорвало Костю.
Он с недетской силой рванул тяжелый засов, выскочил из кладовки и бросился в прихожую.
– Ма-а-а!!! – закричал он не своим голосом.
– Кончайте пацана! Быстрее! – заорал кто-то из грабителей.
Третьего выстрела Костя уже не услышал – нестерпимая боль расколола его сознание, и он погрузился в звенящую пустоту…
– Мне это надоело! Слышишь – надоело! Я видеть его не желаю!
– Вирочка, милая, как ты можешь так говорить? Как тебе не стыдно?!
– Не стыдно! Он чужой нам, чужой! Ты понимаешь это, олух царя небесного?
– Эльвира! Перестань! Он мой племянник, и я не допущу…
– Вот и катись ты… со своим племянником куда подальше! Он дефективный какой-то, я его даже боюсь.
Все время молчит, волком смотрит, того и гляди ножом пырнет.
– Он сирота, Эльвира… Он столько пережил, столько страдал.
– Ах, сирота, ах, страдалец! Отдай его в детдом, ему там самое место. Забьется, паразит, в угол и сидит сиднем, не улыбнется никогда, не поможет. А жрет в три горла.
– Эльвира, ты к нему несправедлива. Он очень способный, умный мальчик. И к тебе он хорошо относится. К тому же эта квартира… м-да… Ну, ты сама знаешь…
– Квартира?! А вот фигу не угодно ли тебе, охломон! Это наша квартира! Ишь как запел, сродственничек. А мне плевать, слышишь, плевать! Да если я захочу…
Костя не выдержал, отвернулся к стене и накрыл голову подушкой.
Голоса в соседней комнате приутихли и стали напоминать ворчание вечно ржавой воды в унитазе…
С той поры, как Костя очнулся на больничной койке, он будто закаменел. Ему повезло – пуля лишь скользнула по голове, вырвав клок волос вместе с кожей. На похоронах отца и матери он не проронил ни слезинки – стоял молча, с потухшим взглядом и прямой спиной.
После поминок Костя куда-то исчез и вернулся домой только через три дня. На расспросы, где он был, не мог ответить ничего вразумительного. Похоже, что он и сам этого не помнил.
Со дня похорон в его курчавых волосах появились седые волоски, а виски и вовсе побелели. На школьных переменах Костя уходил подальше от шумных сверстников и, спрятавшись в многоквартирном недостроенном доме напротив школы, о чем-то мучительно думал. В такие минуты его лицо с резко очерченными скулами кривилось в гримасе, напоминающей плач.