— Продолжайте, продолжайте, пожалуйста. Ведь это еще не все, правда? Мне хотелось бы дослушать, мисс…

— О! Мы еще не познакомились… Шеннон Клиэри.

— Даг Джефферсон. — Они торжественно пожали руки. — Меня преследует мысль, что я вас где-то видел.

— Я работала фотомоделью для фирмы Дасти. — Она похлопала по выцветшим джинсам и усмехнулась. — Как говорится, зарабатывала на кусок хлеба с маслом.

Молодой человек кивнул, соглашаясь.

— Точно! Я должен бы узнать вас сразу! Наверное… я никогда не обращал внимания на ваше лицо на рекламе. А лицо у вас… изумительное.

Посмеиваясь над собой, Шеннон сказала:

— Как раз лицо и не должно привлекать внимания. Модельер нанял меня, даже не видя моего лица, для демонстрации других частей тела. В тот момент на мне были Дасти-джинсы, и они смотрелись великолепно, как ему и хотелось.

— Встаньте, пожалуйста, — попросил Даг.

— Не стоит. Тем более, я у них больше не работаю. Да, и с этой мешковатой футболкой они не так эффектны.

— Уволились? Что же вы собираетесь делать?

— Вернусь к учебе. Мне всегда хотелось стать ветеринаром, но передумала, и решила стать адвокатом. — И добавила, скорее для себя, чем для него: — Я должна многое решить.

— Что ж, вы выбрали неплохое место для раздумий. В апреле здесь всегда спокойно, немноголюдно.

— Завидую вам, Даг. О такой работе можно только мечтать. Конечно, работы у вас много, но…

— Вы завидуете мне? Да вы за неделю зарабатываете больше, чем я за год.

— Мне никогда не нравилась моя работа. Я делала ее ради денег, чтобы иметь возможность помогать мероприятиям по защите окружающей среды… это длинная история.

Его потрясла искренность Шеннон.

— Еще не все потеряно, вы молоды. Смените профессию. Лесной службе необходима реклама, а вы могли бы здорово в этом помочь.

Шеннон с шутливым ужасом посмотрела на молодого человека.

— Снова под яркий свет юпитеров? Нет уж, благодарю покорно. Хочу, чтобы меня всегда освещали звёзды. Хочу увидеть сегодня ночью тьму-тьмущую звезд. Можете устроить?

— Посмотрим, что можно сделать для вас, мисс… Мой перерыв закончился. Если вы передумаете насчет обеда…

— Не искушайте меня, Даг. Мне действительно надо побыть одной и подумать.

— У вас впереди еще восемь дней… Знаю, вам нужно навестить место, где покоится ваш отец, но… — Даг нахмурился. — Не стоит подолгу бродить в одиночестве по окрестностям и одной заходить на священную землю саскуэханноков. Может быть, через пару дней и провожу вас туда, окей?

— Возможно. Не волнуйтесь, Даг, все будет в порядке. Еще раз спасибо за книгу.

Шеннон проводила взглядом исчезающего за поворотом Дага и, сопротивляясь желанию броситься на спальный мешок и вздремнуть, схватила спортивную сумку и отправилась в путь. Дорога к заветной поляне пролегала по пересеченной, густо поросшей кустарником местности, и вскоре белые парусиновые теннисные туфли Шеннон покрылись влажной красноватой грязью. Ей вспомнилось, как четырнадцать лет назад мама ругала Филиппа за то, что он привез ее домой всю в синяках, в бреду, перепачканную с головы до пят красной глиной.

Бедный Фил, ее защитник, самый внимательный и надежный брат в мире. Конечно, он не заслуживал наказания за этот случай, но все время страдал от чувства вины, постоянно просил прощения и отчаянно пытался убедить ее, что никакого «духа» не было.

Из всех воспоминаний детства это — самое яркое и волнующее, хотя интуиция подсказывала Шеннон, что последовательность событий, рассказанная Филиппом, весьма сомнительна. Считалось, что она упала, ударилась головой и тогда появился «дух». Знакомая местность, по которой Шеннон с трудом продвигалась к своей цели, воскресила в памяти тот день.

Филу тогда было около двадцати лет. Выбрав место для лагеря, он ловко поставил палатку, взял Шеннон за руку и привел на полянку, окруженную тенистыми, темноствольными деревьями.

— Это место очень бы понравилось твоему отцу, Шеннон. В нем чувствуется сила и покой, как в нем самом. Жаль, что ты не знала его.

— Расскажи мне об отце, Фил. Мне нравится, когда ты говоришь о нем, — попросила тогда Шеннон.

— Он был замечательным парнем и самым лучшим тренером младшей лиги. Он всегда разрешал мне подавать мяч…, — от мучительных воспоминаний у Филиппа перехватило горло. — Когда мы встретились, у него не было детей, но он бы стал для тебя прекрасным отцом. Он очень любил детей и заботился обо мне, как о родном сыне. Отец догадывался, когда дома было не все гладко, всегда замечал мои синяки и рубцы от ремня… Он не верил ни одному моему слову, когда я повторял ему объяснение, которому меня научили мама и мой отец. Он видел, что со мной обращаются жестоко.