Вася Галлей в негодовании повернулся к Наде.

А Наде самой требовалась помощь, которую она черпала в близости невозмутимого Никиты.

О Джугий сошел вниз следом за своей несчастной женой, провожая ее в последний путь.

— О, Всевышний! — донесся снизу гадкий голос Кашония. — Нигде нет деревянного кола, чтобы врыть его посередине двора, где мы разложим костер.

— Разве у ворот нет каменных столбов? — с насмешливым спокойствием спросил И Скалий.

— Только Всевышний Разум мог с такой простотой и ясностью вразумить верного слугу своего! — восторженно отозвался Кашоний.

Воины в черных плащах, роняя на камни сухие сучья, переносили связки хвороста и сваливали их у запертых ворот.

Какой-то слуга замка тщетно пытался убедить дюжих наемников выпустить его во двор, поскольку он, как дозорный главной башни, обязан передать своему рыцарю важное донесение.

Наемники с ругательствами грубо втолкнули его обратно в дверь.

Так Великопастырь не узнал о важном для него сообщении.

Меж тем к замку выбитой в скалах дорогой безмятежно шел рамен в кожаной шляпе вожака табора и распевал на ходу веселые раменские песни.

Подойдя к воротам, он пронзительно свистнул, заложив в рот четыре пальца, а потом закричал:

— Эй вы, за стенами! Кто слышит пенье соловья, иль журавля курлыканье, иль слово человека? Мой табор услаждает знатных гостей прославленного Горного рыцаря. Дозвольте и мне пройти к своим раменам. Я песни новые несу и сам способен рассмешить.

Град стрел был ответом дерзкому рамену.

Он упал навзничь на дорогу и лежал с торчащей в груди стрелой.

А незадолго до этого он сидел на памятном дубу, сваленном «небесной силой» во время соревнования из луков.

Перед ним стоял закованный в латы коренастый вождь протеста Мартий Лютый.

Он убеждал атамана «лесных волков» присоединиться к нему для совместного штурма замка.

Их окружала пестрая толпа «лесных волков», кто в вывернутой шкуре, кто в кафтане с барского плеча, а кто в богатой одежде проезжего. Лютеры в кольчугах и шлемах выделялись среди них.

— Мне донесли. Враг человеческий из Святикана там. Пусть суд народа решит его судьбу! — убеждал Гневия Народного Мартий Лютый.

Гневий Народный встал с поваленного ствола и покачал головой.

— Не щадишь ты своих людей, вождь протеста. Думаешь, что он, как мышь, попался в мышеловке? Но у «мышеловки» неприступные стены. Да и штурм твой поведет к расправе над пленниками замка, именуемыми «гостями», а в их числе не только О Кихотий, но и сама вернувшаяся Надежанна.

— Как? Надежанна? Она не вознеслась на небо?

— Видно, путь на небо — двусторонний. Ты же сам встречал ее, когда она спустилась с облаков.

— Откуда ты знаешь про нее?

— Она скрывалась в таборе.

— И ты молчал?!

— Я сам не знал. Они так берегли ее…

— Тем более штурм замка необходим. Мои войска уже окружают его. Продажные слуги увещевания откроют нам ворота.

— Как можно верить им? Давай обсудим. Уж коль скоро твои войска стоят под замком и ждут, когда им распахнут ворота, то я готов сберечь своих «волков».

— Безумец! Уж не хочешь ли ты их заменить?

— Я тоже «волк». К тому же там наш табор. Где не пройдут копье или стрела (а я стрелять умею), попробую раменскую песню. Мои сородичи ею завораживают.

— Пойдешь один?

— Как будто сам собой выпущенный из лука, — усмехнулся Гневий Народный.

Мартий Лютый лишь покачал головой, отдав распоряжение закованным в латы лютерам готовиться к штурму.

Мрачную процессию к воротам, где свален хворост, возглавлял сам высшинский прокуратий увещевания в алой мантии, затем шла осужденная в нарядном платье со шлейфом и глубоким вырезом, обнажавшим скульптурные линии шеи.

Гордая и отрешенная Лореллея несла на руках ребенка. Тот любопытными глазенками смотрел вокруг.

— Мадонна с полотен древних гениев! Неужели эти изуверы посмеют сжечь ее вместе с невинным младенцем? — с ужасом воскликнула Надя и бросилась к окаменевшему И Скалию. Телохранители оттолкнули ее, она закричала: — Как можете вы, будучи человеком, утратить все человеческое? Остановите казнь! Там дитя! Я — женщина, и я приказываю вам!

Он повернулся к ней и посмотрел отсутствующим взглядом, потом усмехнулся в усы. Ничтожная! Она не знает, что Он не человек!

Лореллея обернулась к О Джугию, и никто не помешал ей передать ему младенца, который горько плакал, протягивая к матери ручки.