– Вам никто не ответил?
– спросил Карпухин, потому что Гинзбург замолчал и смотрел уже не на визави, а сквозь него, то ли на что-то за окном, то ли на что-то, чего вообще нельзя было разглядеть в этом мире.

– Напротив, - усмехнулся Гинзбург, - ответили все. И быстро. Примерно так: "с такой квалификацией, как у вас... ваши знания и опыт... мы готовы пригласить вас на интервью..." Представляете, как я был воодушевлен? В течение полугода я выступил с докладами в пяти университетах, трех крупных компаниях, в том числе на пресловутом "Рафаэле", куда, как мне сказали, впервые пустили человека, не прошедшего все проверки ШАБАКа, нашей службы общей безопасности. Познакомился со множеством интересных людей, с некоторыми еще долго - несколько лет - перезванивался...

– Ну, и...
– нетерпеливо сказал Карпухин. Если место работы Гинзбурга является секретом, пусть так и скажет, и он не станет допытываться.

– В конце концов отовсюду пришел отказ. Простая формулировка: "нет денег". Возможно, нет вообще. Скорее, нет для таких, как я. Слишком старый, вот... Мне не дали даже популярную здесь стипендию министерства абсорбции... Это на три года, и дают стипендию чуть ли не каждому, у кого есть степень. Я мог бы три года где-то... Войти в курс, завести связи... То есть, мне так казалось... Но я даже этого не получил.

– Почему?
– спросил Карпухин чтобы что-то спросить, не молчать, создать видимость диалога.

– В военной промышленности, как оказалось, стипендии не распределяются, новые репатрианты еще не считаются настолько благонадежными... Ну, вообще говоря, я бы тоже, будучи, скажем, гендиректором "Энергии", поостерегся взять на работу человека, полгода назад переехавшего в Союз из Штатов. Да мне бы и не позволили, так что... Нет, я не обижаюсь. Другое дело - университеты. Там просто не захотели связываться. Может, возраст. Может, плохой язык. У меня даже с английским были проблемы, а иврит... Ну, не способен я к языкам, а без языка как со мной работать? Короче, мне везде сказали, что я, конечно, редкий специалист, настолько редкий, что они не знают, что со мной делать. Вот, собственно, и все.

– Что значит - все?
– вырвалось у Карпухина.

– Все - я имею в виду с работой по специальности. Вас же не интересует остальное?

– Вы сказали, что работаете в школе, - напомнил Карпухин.

– В школе, да, - кивнул Гинзбург.
– Охранником. Стою у ворот с семи до шестнадцати, проверяю у входящих сумки, чтобы не пронесли в школу бомбу. Свежий воздух, дети... Я поправился за это время на восемь кило. Хотя, это, может, возрастное. Слава Богу, никто с бомбой в школу пройти не пытался. Зарплата, правда, маленькая, сторожам платят минимум.

– Понятно, - кивнул Карпухин.

– Еще кофе?
– спросил Гинзбург и, не дожидаясь ответа, кивнул девушке за стойкой. Та широко улыбнулась, что-то спросила и, получив ответ, принесла через минуту на подносе два высоких бокала с капуччино и два огромных кренделя, посыпанных сахарной пудрой.

– Значит...
– начал было Карпухин, размешивая сахар в белой пене, но Гинзбург прервал его и продолжил сам:

– Не надо, Александр Никитич. Я сам могу сказать все, что вы собирались. Вы знаете, сколько раз я придумывал такие разговоры? Вот приезжает ко мне высокий начальник из "Таасия авирит"... Или - получаю я письмо, подписанное Семеновым, хотя и знаю, что мой бывший шеф давно уже не руководит "Энергией". Или - приезжаю в Москву, я ведь после отъезда ни разу в России не был... Приезжаю, а меня встречают и везут в контору, потому что без меня там никак...

– Похоже, - сказал Карпухин, - без вас там действительно никак. Не в "Энергии", конечно, там все действительно развалилось.

– "Грозы"...

– Да. Это будущее России, извините за высокопарный слог. Это совершенно особая система. Я сам в ней работаю почти год и удивляюсь, как при нашем мздоимстве, упадке тяжелой промышленности, в общем, что я буду... вы же смотрите телевизор... В "Грозах" все не так. Лучшие люди. Карелина вы знаете. Журавлев...

– Костя?
– вскинулся Гинзбург.
– Он в "Сапфире" работал.

– Константин Алексеевич. Он сейчас Главный теоретик. Из Штатов вернулись Галинский и Снегов.

– Да?
– вяло удивился Гинзбург.
– Я слышал, они там неплохо устроились. В НАСА. Кажется, по протекции Сагдеева.

– Сейчас оба у нас в КБ. Романтики... как и вы, Михаил Янович.

– Я был романтиком. Мечтал о том, что наши корабли полетят к Луне, Марсу, одно время сам хотел подать заявление в отряд космонавтов, представляете? Давно, в семидесятых...

– И если вам будет сделано официальное предложение... От Анатолия Аскольдовича...

– Это слишком замечательно, чтобы быть правдой.

– Это правда, - мягко сказал Карпухин.
– Потому, собственно, меня и просили найти вас.

– У меня семья, - с горечью произнес Гинзбург.
– Маша... Не уверен, что ей понравится эта идея, но в любом случае Игоря с Юлей она не оставит, а они отсюда не уедут. Все хорошо, что происходит вовремя, Александр Никитич.

– Хорошо, что это вообще происходит, Михаил Янович.

Гинзбург молча допивал свой капуччино и доедал рогалик, стараясь не выпачкаться пудрой. Карпухин салфеткой вытер подбородок и положил недоеденный рогалик на блюдце.