Мне потребовалось всего несколько минут, чтобы сообразить: среди бела дня вряд ли на нас стали бы нападать убийцы, да еще в таком совершенно неподходящем месте, где свидетелей пруд пруди. Палаточные складки в этот момент заколыхались, и из-под них показалась подошва пляжной тапочки. Почему-то именно она убедила меня в том, что наш гость не представляет собой никакой опасности, а, наоборот, сам может пострадать. Я внимательно осмотрела эту подошву, и мне пришло в голову, что она как-то уж слишком пассивно себя ведет, не иначе как ее обладателю совсем плохо. Я приподняла этот край палаточной ткани и наткнулась на знакомые шорты…

— Какого черта ты меня так испугал? — обратилась я к Андрею, который, оставив всякие попытки выбраться, молча лежал на земле.

— Никогда в жизни больше не попрусь будить вас, — пожаловался он, когда мы помогли ему выпутаться из складок нашей палатки и поставили на ноги.

— И правильно, — одобрила я. — А зачем тебе это сегодня потребовалось?

— Машина, — таинственно прошептал Андрей.

— Какая машина? — не поняли мы.

— Машина, на которой ездили ваши убийцы, — так же шепотом пояснил Андрей. — Она здесь!

Утреннее солнышко стремительно село за тучи, а вокруг все потемнело. Во всяком случае, мне так показалось.

— Ты уверен? — спросил Васька.

— Желтая «шестерка» с черной полосой понизу и несколькими круглыми дырочками, разбросанными в беспорядке на левой передней дверце, — сказал Андрей. С этими его словами последний лучик солнца исчез, погода стремительно портилась.

— Это она, — согласился Васька. — Значит, и парни уже тут.

Лучше бы он это не говорил.

— Так, — бодро произнес Андрей. — Ночь мы пережили, а это уже кое-что.

— Ты бы так не веселился, если бы голову открутить собирались тебе, — буркнула я.

— Надо действовать на опережение, — важно подняв палец, произнес Андрей.

— Как это?

— Допустим, они собираются подкараулить нас во время купания в уединенной бухточке и уже все подготовили для преступления, а мы возьмем да и не поплывем туда. А напротив, скажем Суренычу, что пойдем совсем в другое место. Пусть спешат туда, а мы их там уже будем ждать.

— Гениально! — восхитился мой не очень умный братец. — Так и сделаем. Пошли к нему. Лодку возьмем, все равно погода не для загара.

На наш зов из домика Суреныча выползло нечто отдаленно напоминавшее бывшего завхоза. Цвета это нечто было блекло-зеленого, словно недозрелый помидор, и вдобавок качалось на ногах.

— А! — кровожадно произнесло существо. — Явились, отравители. Небось надеялись, что помру, так не на того напали.

Мы вытаращили глаза на него в полном недоумении и молчали.

— Все ваша рыбка! — зло произнес Суреныч. — Накормили меня отравой, небось специально приготовили для меня. Мало вам того, что вы мою машину уничтожили, так еще и самого меня решили извести.

Нельзя же быть такими завистливыми! И чего сейчас приперлись, позлорадствовать?

— Мы хотели сказать, что вашу лодку… — начал Вася.

— Лодку вам еще?! — в полном упоении от нашей наглости завопил Суреныч. — Подавитесь вы моей лодкой. Убирайтесь вон и передайте вашей мамочке, что меня так просто не отравишь. Пусть покупает отраву посильнее и не скупится!

Вопли Суреныча привлекли к нам повышенное внимание общественности, люди перешептывались и нехорошо на нас поглядывали. Пришлось спешно ретироваться.

— Похоже, план предвосхитить события провалился, — заметил Андрей. — Пошли просто на пляж.

На пляже — на редкость безлюдном — мы наткнулись на Фиму, который в голом виде больше напоминал большой белый холм. Загар к нему не прилипал категорически. Фимка мог лежать на солнце часами и в лучшем случае покрывался волдырями, а в худшем хватал солнечный удар. Поэтому для воздушных ванн ему годилась только облачная погода.

Он приветливо помахал нам рукой и добродушно спросил:

— А чего вы не на лодке? Отец вроде вам вчера обещал. Сам-то он плох, я ушел, он еще спал. А ночь мне тоже пришлось провести у приятеля, потому что папаша своими стонами спать никому не давал. Так чего там с лодкой?

— Поздней поплывем, — зачем-то соврал Васька, должно быть, ему не хотелось вдаваться в подробности.

Фима был человеком физически хорошо развитым явно в ущерб мозгам, а при таком раскладе он легко мог поверить, что мы пытались отравить его драгоценного папочку. Вся его беда была в том, что мысль, раз попав ему в голову, ни за что не хотела ее покидать. Поэтому Фиму, с одной стороны, надлежало удержать при себе, это могло быть гарантией, что к нам не сунется ни один убийца, а во-вторых, необходимо было отвлечь его от скользкой темы про лодку, а то он что-то очень уж разволновался. Но, к сожалению, нам это удалось только наполовину. То есть Фима про лодку больше не упоминал, но и с нами остаться не пожелал.