Шрифт:
Я не успеваю ничего сказать, как Машка добавляет:
— А у нас в школе мальчишка есть в девятом классе, так он медаль «За спасение утопающих» уже давным-давно получил.
— Значит, за дело.
— Папа, а почему у Вити медали «За победу над Японией» нет? Он же в Китае, в Порт-Артуре, родился у вас, когда японцев разгромили. У тебя с мамой есть, а у него нет?
Что сказать ей, смешной моей Машке!
— Значит, не заслужил, — говорю я. — Родиться — это еще не все. И жить — не все. Заслужить, наверно, надо…
— Я, папочка, между прочим, все ваши ордена и медали знаю, — говорит Машка. — Мамины! И твои!
— Откуда?
— А там в коробочке железной у тебя в столе…
— Лазила? И чего это тебя на медали потянуло? Все о медалях да о медалях!
— Плохо? Да?
Нет, я, кажется, не то сказал. В самом деле, чего ж тут плохого? Здорово! Пусть смотрит, знает, думает.
— Почему плохо? — говорю я Машке. — Наоборот, очень хорошо, очень!
А она уже снова о другом:
— Я, как и Витя, терпеть не могу этот бассейн. Нет, конечно, хорошо, что я плаваю. Но…
— Что «но»?
— Ничего, — говорит Машка. — Скорей бы лето!
Странно, как она похожа на меня.
Или это потому, что ей не нравится название бассейна? Ведь Машка от всех нас, и прежде всего от старшего брата, научилась болеть за «Спартак», а тут — «Динамо». Но что поделать, когда бассейн «Динамо» — самый близкий к нашему дому. А бассейн «Спартак» — я даже не знаю, есть ли такой на свете. Да и какая она болельщица?! Несерьезно все это, не так, как у нас с Витей.
Мы подходили уже к дому, когда Машка заявила:
— А хочешь еще одно? Только что придумала:
У меня есть лодочка,Красивая она.Летом будет ездитьПо реке одна.В лодочке кабина,А в кабине стул.Вдруг откуда ни возьмисьВоробей нырнул.Ветерок качаетЛодочку мою,А воробей смеется,Кричит: «Пою, пою!»Странно, вновь — лето. Почему Машка забредила летом? Или птицами? Синицы, петухи и вот воробьи в ее стихах.
На следующий день на улице Горького купил я интересную книжку. Называлась она — «В мире птиц». Далее говорилось: «Карманный атлас птиц. Ярослав Шпирганзль-Дуриш. Иллюстрации Яна Соловьева. Издательство АРТИЯ. Прага. 1963».
Конечно, привлекло меня то, что книжка эта выпущена чехами для нас, русских, на русском языке. Это всегда трогает. Привлекло и то, что издана книжка хорошо. Интересна книга даже на первый взгляд — отличными цветными иллюстрациями, «картинками», как написали в предисловии сами чехи, подробными описаниями ста восьми пород и разновидностей птиц да еще предваряющими книжку любопытными статьями: «Как и где наблюдать за птицами» и «О птичьем пении».
И еще. Раскрыв книжку, почему-то попал я на рисунок скромной пепельно-серой птицы. Голова черно-белая. Знакомая! Старая моя знакомая по Переделкину! Так вот она. И зовется, оказывается, не как-нибудь, а — московка.
«Чтобы увидеть эту синичку, — говорил атлас, — которая гораздо меньше воробья, нужно отправиться в хвойный лес. Определить ее можно по белому пятну на затылке, а снизу она серо-белая. Иногда она покажется и в смешанных лесах, а зимой перебирается даже в городские парки. Лесники любят эту птичку, она, словно старательный инспектор, наведывается в самые отдаленные уголки и проверяет, не притаился ли там незваный гость — гусеница или взрослое насекомое. Лес от насекомых старательно очищает. И не требует за это никакой награды…»
Книжку эту я купил по собственному выбору, конечно, не для себя, а именно для своей Машки, которая, как я понял, тянется к птицам, и, значит, ее стоит приобщать к естественному миру. Когда-то в детском саду она увлекалась рыбами и птицами — в общем, всякой живностью. Но потом пошла в школу и все забыла. Бассейном увлекается — правильно! Выдумщица и фантазерка! По арифметике — пять, а остальное… Даже по русскому языку и литературе — четыре, четыре с минусом, три. И вот только сейчас в стихах своих наивных вспомнила про птиц…
И все же, признаюсь, я купил эту книжку немного и для себя. Всю жизнь люблю живое, но никогда не было времени, чтоб заняться этим живым — рыбами, птицами, не говоря уже о собаке…
А ведь Машка должна любить не только арифметику и плавание. Раз уж стихи пишет…
Значит, живая душа!
Там же, на улице Горького, при выходе из книжного магазина услышал я транзистор:
Ничто в полюшкеНе колышется,Только грустный напевГде-то слышится…