В России был убит премьер-министр Петр Аркадьевич Столыпин. Это произошло в Киеве 14 сентября на представлении в театре, куда премьер-министр сопровождал царя Николая II. Революционеры люто ненавидели Столыпина и уже предпринимали попытки уничтожить его, но только покалечили его дочь. Он был смертельно ранен в голову — Д. Г. Богровым, гимназистом из среднего сословия, которого присутствующие чуть не растерзали. Спустя четыре дня Столыпин умер от ран.

Убийство Столыпина осуждалось правительственными и проправительственными газетами по всей Европе, но Муссолини, напротив, в своей «Ла лотта ди классе» приветствовал этот акт. Он писал, что Столыпина приговорила к смерти Немезида — богиня справедливости. «Мрачный, зловещий, кровавый Столыпин заслужил свою судьбу. Русский пролетариат торжествует и ждет, когда будут рассыпаны кости Папочки (царя), чьи руки обагрены кровью… Слава человеку, осуществившему этот священный акт мщения!»

На гребне этого напряжения в последнюю неделю сентября разразился новый непредвиденный кризис. Итальянское правительство известило турецкое, что в виду того, что власти Турции не могут поддерживать порядок в своей североафриканской провинции, Ливии, Италия считает необходимым «для блага цивилизации» предпринять военную оккупацию Ливии. И не успели турки ответить, как итальянский экспедиционный корпус занял Триполи, столицу Ливии, итальянский флот отогнал турецкие торпедные корабли от ливийского побережья, а Италия объявила Турции войну.

Италия, которая завоевала свою независимость в тяжкой борьбе с иноземными угнетателями в XIX веке, как и другие страны в XX, сама угнетала другие народы. Между 1870 и 1905 годами Италия захватила в Восточной Африке территории, которые уже были ранее аннексированы Британией и Францией, и основала к северу от Абиссинии колонию Эритрея, а к югу — Итальянское Сомали. Конфликты Италии с Абиссинией закончились менее успешно. В битве при Догали в 1887 году и при Адове в 1896-м «черные» и «белые» итальянские части были разгромлены превосходящими абиссинскими силами. Целое поколение итальянцев считало Догали и Адову своим позором и унижением. Им рассказывали, что абиссинские дикари пытали итальянских пленных и рубили на куски тела убитых. Призывы к мщению сопровождали сознание собственной независимости нации, стремящейся стать империей, питали убеждение, что Рисорджименто будет незавершенным, если Италия не приобретет колонии в Восточной Африке.

Итальянцы были также заинтересованы в Северной Африке, с которой торговали и где селились еще с тех времен, когда эта обширная территория от Красного моря до Атлантики были частью Оттоманской империи. По мере того как султан в Константинополе становился слабее, его вице-короли в Северной Африке делались более независимыми. В 1829 году Франция вторглась в Алжир и аннексировала его. Но попытка Франции в 1840 году взять под контроль Египет путем альянса с вице-королем султана Мехметом Али потерпела неудачу благодаря британскому министру иностранных дел лорду Пальмерстону. Однако в 1881 году Франция аннексировала Тунис. Это обозлило итальянцев, надеявшихся прийти с Францией к соглашению о разграничении зон влияния в этом регионе. Они настолько рассвирепели, что в корне изменили свою международную политику и образовали Тройственный союз с Германией и своим давним врагом императором Австро-Венгрии Францем Иосифом. Желание итальянцев участвовать в разделе Турецкой империи еще больше усилилось после того, как в 1907 году Франция оккупировала Марокко, а в 1908-м Австрия аннексировала Боснию и Герцеговину. Итальянцы жаловались, что Франция и Австрия их окружили. Если Австрия может захватить Боснию, а Франция — Марокко, то почему бы Италии не прибрать к рукам Ливию?

Итальянская социалистическая партия заклеймила империалистические устремления итальянской буржуазии и ее республиканских союзников. Однако число социалистов, поддерживавших империалистическую экспансию, все возрастало. В социалистической теории они смогли найти оправдание своей позиции. Энгельс писал по поводу аннексии Алжира Францией, что это исторически прогрессивно, так как Франция экономически более развита, чем Алжир. По той же причине он поддержал в 1846 году войну Соединенных Штатов Америки против Мексики, которую осуждали североамериканские либералы, называя ее войной, развязанной южными рабовладельцами, дабы установить рабство в Техасе и на территориях, отобранных у Мексики. В 1864 году он поддержал аннексию Шлезвиг-Гольштейна Пруссией и Австрией на основании того, что датчане все еще «полудикари».

После смерти Энгельса его друг Эдуард Бернштейн, бывший его ближайшим сотрудником в последние годы жизни, развил идеи социализма в направлении, которое Ленин, Роза Люксембург и левые революционеры Второго Интернационала заклеймили как «ревизионизм». Одной из ревизионистских доктрин Бернштейна было утверждение, что в войнах между странами, находящимися на разных ступенях экономического развития, «более высокая цивилизация имеет право на большее» и что «дикари могут лишь условно претендовать на землю, которую занимают».

В отличие от Энгельса Марксу был присущ сентиментальный гуманизм, который заставлял его сочувствовать и поддерживать угнетенных, обрекаемых на уничтожение более передовыми и развитыми историческими силами. Он осуждал «чистки» в горной Шотландии и выселение «храбрых гэлов» из их домов, проводимое герцогиней Сазерлендской. Он гневно клеймил политику британского империализма в Индии и Китае во время индийского восстания и «опиумной войны». В двух случаях это вызвало у него несколько едких замечаний в том смысле, что любой, кто помешает империалистическому британскому владычеству, сделает доброе дело. Империалисты в Итальянской социалистической партии ухватились за эти цитаты. Они утверждали, что Италия представляет собой «пролетарскую» нацию, которую угнетают богатые капиталистические нации, Британия и Франция, не дающие их стране получить свою долю африканских колоний. Захватив Ливию и опередив британцев или французов, Италия тем самым освободит Северную Африку и Средиземноморье от гнета британского и французского империализма.

Однако редактор «Ла лотта ди классе», который последние два года яростно нападал в своей газете на национализм и патриотизм, будучи в оппозиции ливийской войне, решительно поддерживал настроенное против агрессии большинство социалистов. В последующие годы это весьма смущало его фашистских соратников. Маргерита Сарфатти писала, что, в то время как она и многие другие социалисты, «будучи… жертвами идеалистических заблуждений», были против войны «принципиально, как против акта насилия», Муссолини «не испытывал суеверного ужаса перед войной как таковой. Он был противником ливийской войны исключительно из соображений политической стратегии». Де Беньяк настаивает на этом еще резче. Но это совершенно извращает точку зрения, которой придерживался Муссолини в 1911 году.