На этот раз ее появление на кухне окончательно всполошило ее хозяев — насекомых. Они поняли, что это человеческое существо может завести здесь свои порядки и придется отступать. А может, и вообще погибнуть.

Пока Ко мыла посуду, брызгая горячей водой на особо наглых тараканов, профессор продолжал в кабинете ворчливый монолог, словно не заметил ее ухода.

Когда Ко вернулась, профессор чуть подобрел и стал расспрашивать ее о том, как она провела последние годы и что представляет собой Детский остров. Ко честно рассказывала об острове и чем дольше говорила, тем настороженней становился профессор.

— Значит, я должен понять, — сказал он наконец, — что документы воспитанников хранились в особом сейфе в кабинете директрисы. Ты видела этот сейф и полагаешь, что случайный человек открыть его не мог. Тогда возникает вопрос: кто же такой неслучайный человек, который его открыл и достал твою генетическую карту?

— Не все ли равно, — отмахнулась Ко. — Главное, что мы вместе.

— А кому это нужно? — спросил профессор. — Что вы имеете… что ты имеешь в виду, папа? — Не называй меня папой… пока. Я хочу сначала понять, почему такие секретные документы оказались в лапах князя и твоего Артура. Я встревожен… это заговор, конечно же, это заговор!

— Может быть, мне лучше уйти? — спросила Ко. — В конце концов я прожила большую часть своей жизни без родителей и, пожалуй, обойдусь без них и дальше.

— Стой! Пойми же, если в самом деле моя дочь нашлась, это сразу снимает целый ряд проблем. Но я должен знать об этом наверняка. А вдруг документы подделаны?

— То есть сначала их украли у вас, папа, — заметила Ко, — потом скопировали, потом твои вернули на место, а копии принесли тебе вместе со мной.

— Чепуха, чепуха! Не мели чепухи! Это невозможно! И это меня больше всего возмущает. Я уверен, что документы настоящие и, судя по анализам и всем документам, — ты моя дочь. Но как эти документы попали им в руки? Почему они стали тебя искать ца острове?

— Это единственное место, куда свозят найденышей с других планет, — сказала Ко. — Если ты решил искать сиротку, то прежде всего надо ехать на наш остров. Простота этого аргумента сразила профессора. — В конце концов, — сообщил он Ко, — совсем не обязательно, чтобы кто-нибудь догадывался о твоей красоте. Ты никогда не будешь выходить из дома. И мы с тобой славно поживем вдвоем.

— Еще чего не хватало! — не выдержала Ко. — Значит, я из тюрьмы на острове Кууси попаду в тюрьму на Марсе? Лучше я уйду.

— Нет, нет, погоди, мы что-нибудь придумаем, — удержал ее профессор.

— Папа, — спросила Ко, — мне никто не рассказывал, чем вы занимаетесь. У вас столько книг — может, это секретная работа?

— Ты честно не знаешь о моих занятиях? — Честное слово.

— Впрочем, я не рекламирую свои занятия. По специальности я был ихтиологом, крупнейшим специалистом по болезням рыб в Нижней Саксонии. Но мое истинное призвание заключалось в организации международных конференций и съездов. Я был вице-президентом шестнадцати различных обществ и союзов, связанных с моей специальностью. Мое имя было известно в Монтевидео не менее, чем в Пекине. И так как я не выношу что-либо выкидывать, то постоянно мой дом наполнялся старыми конвертами — письмами от моих коллег и всевозможных организаций. Моя молодая жена полагала, что письма собирают столько пыли, что наш будущий ребенок, то есть ты, родится уродом, как рыба в отравленном водоеме. Я этого не хотел! Но я не мог просто выкинуть эти чудесные конверты. Я сначала снял с них почтовые марки. Ребенок, правда, тогда не родился — мы сделали с мамой аборт. До твоего появления пройдут еще годы и годы… С этого дня почтовые марки околдовали меня. Они молчаливы, они стремятся к порядку, они настолько символизируют порядок, что я постепенно оставил свои ихтиологические штудии и отдался филателии.

— Но откуда у тебя были деньги? — перебила профессора Ко.

— Я — талантливый коллекционер. Не менее талантливый, чем организатор ихтиологических конгрессов. Я люблю порядок, и порядок любит меня. Ведь обычные люди суетятся, ищут от добра добра, меняются ради обмена, бегут за журавлем в небе… Я просто не совершал ошибок. А вокруг меня все их совершали. Через десять лет я стал уже одним из крупнейших коллекционеров на Земле. К моменту твоего рождения я был королем Вселенной. Разумеется, в филателистическом смысле… И тогда я ушел в отставку. И переехал на Марс. Мне не к чему стало стремиться — потому что я достал все самые редкие марки прошлого. Голубой Маврикий? У меня есть Голубой Маврикий. Американские конфедераты? У меня есть все конфедераты, даже с ошибками. Английский черный пенни — первая марка на свете, у меня есть чистая в квардблоке, а есть на письме, которое отправил мистер Белл, изобретатель почтовой марки, английской королеве с поздравлениями по случаю этого события. У меня есть все, что стоит иметь!

Профессор покраснел, его щеки пылали, малиновым светом просвечивали уши, даже пробор стал розовым. Ко поняла, что имеет дело с настоящим, а потому очень опасным коллекционером.

Небольшой жизненный опыт Ко тем не менее включал в себя встречи с коллекционерами, самой опасной и вулканически кипящей породой людей, для которых преступления, могущие потрясти воображение самого страшного злодея, кажутся обыденными слабостями. Болезнь, ведущая к превращению обычного и даже доброго человека в безудержного коллекционера, совершенно не изучена медиками, и потому последствия ее не учитываются, а потери от нее неизвестны. Настоящий коллекционер лишь кажется человеком и лишь ведет себя как человек. На самом же деле он низменный и ничтожный раб своей коллекции, которая приказывает ему обманывать, убивать и жечь приюты. К счастью, судьба награждает коллекционеров слабым воображением, фантазии их несмелы и более связаны с опасением потерять накопленное, нежели со смелыми планами приобрести накопленное другими. Коллекционер — чаще всего монстр бережливости. Именно охраняя свое гнездо, он, подобно волчице, способен разорвать на куски льва. Это Отелло, которому настоящий Отелло не годится в подметки, потому что ради спасения своей коллекции от подозреваемого Яго Отелло-коллекционер задушит всех женщин Венеции.

К счастью, болезнь коллекционирования куда чаще поражает мужчин, чем женщин, ибо женщины по натуре своей куда более настойчивы, последовательны и цепки, чем мужчины, и если коллекционирование у мужчин почти неизлечимо, то у женщин оно неизлечимо вообще.

У Ко в классе было два или три мальчика, которые собирали марки, один собирал монеты, один — ракушки. Но самым знаменитым и единственным настоящим, смертельно больным коллекционером был некий Базиль, который собирал птичьи яйца. Почему птичьи яйца?