Шрифт:
– Не знаю. Я не уверена, что хочу этого.
– А я-то надеялся, что ты заодно сделаешь для меня еще один комплект отличных снимков.
– На какую тему?
– Сама решай. Ты же еще не снимала в Кувейте, не побывала в Гонконге, не так ли? А как же лавки сладостей в Корее? Возможно, поездка на Восток – это именно то, что тебе сейчас необходимо.
– Может быть, – в ее голосе совсем не было уверенности.
Они немного посидели молча, затем он многозначительно посмотрел на бутылку виски.
– Можно я выпью еще? Или мне придется все же вести машину?
У нее вырвался смешок, скорее похожий на рыдание.
– О Ник, что бы я без тебя делала?
– Я впервые слышу, что ты это признаешь, – сказал он печально. – Обычно ты прекрасно справляешься со всем сама.
Она не ответила.
– Ну так как же? – настаивал он. – Выпить мне еще или нет?
Гарриет взяла со стола бутылку и до половины наполнила его стакан.
– Выпей, если уж ты так настаиваешь, Ник. И пожалуйста… я хотела бы, чтобы ты остался.
Сначала она, вконец измученная, забылась под воздействием виски тяжелым сном. Потом неожиданно проснулась – сна ни в одном глазу, нервы взвинчены, мысли вразброд.
Гарриет высвободилась из объятий Ника, и он даже не пошевелился. Она терпеть не могла спать в его объятиях! Заниматься любовью, даже если она при этом не испытывала бурного восторга, было приятно, это действовало как наркотик, но потом… потом ей хотелось остаться одной.
«Я просто негодяйка, – размышляла она иногда. – Я бессовестно использую Ника и сама себя за это презираю. Но он сам во всем виноват. Он позволяет мне делать это. Если бы я была мужчиной, я бы послала себя подальше… да поживее!»
Однако той ночью ей было не до самокопания. Голова была занята совсем другими мыслями.
Выбравшись из-под пухового одеяла, она достала толстый шерстяной мужской халат и, плотно закутавшись, подошла к окну. Снегопад прекратился. На ясном и черном небе виднелось несколько звезд. Под окном стояли цветочные горшки с белыми шапками снега, летом она высаживала в них герань и петуньи, чтобы создать цветовое пятно, нарушающее серое однообразие, а за ними виднелась окружавшая дворик стена, тоже запорошенная снегом. Знакомая картина, но и она изменилась со вчерашнего дня, как изменилось все остальное после появления этой газетной заметки, как изменилась и вся ее жизнь. Теперь она чувствовала, что все в ее жизни на самом деле было не совсем таким, каким казалось прежде.
С одной стороны, Ник, конечно, совершенно прав, когда говорит, что, какова бы ни была правда, это теперь не имеет значения. Пути назад уже нет, нельзя переписать заново прожитые годы. К тому же это было совсем неплохое время. С присущей детям способностью адаптироваться она быстро свыклась с утратой матери, которая всегда была не более чем волшебным видением, существующим где-то на краю ее мира, и опустевшее место с успехом заняла Салли.
Теперь, оглядываясь назад с мудростью взрослого человека, Гарриет смогла оценить то, что принимала тогда как само собой разумеющееся. Когда ей сообщили печальную новость, с ней была Салли. Она утешала ее, смягчая боль, прижимала к себе, когда Гарриет плакала. В Салли было столько тепла, что за это ей можно было простить смешные маленькие слабости и колкие замечания, которые она имела обыкновение отпускать – ведь все это было лишь средством самозащиты. У Салли был огромный запас любви и здравого смысла, который, как предполагала Гарриет, был заложен в ней с детства, но несколько поубавился, пройдя испытание огнем, когда она родила и вырастила незаконнорожденного сына – в те дни, когда произвести на свет внебрачное дитя считалось позором. Салли заменила Гарриет мать, а, выйдя замуж за Хьюго, еще более укрепила свое положение, и Гарриет, чувствуя себя защищенной и любимой, никогда не сомневалась в искренней привязанности тех людей, которые имели значение для нее. Хотя вокруг Гарриет широко раскинулся волшебный мир моды и богатства, ее семейный круг был весьма узок – отец, Салли, а также внебрачный сын Салли – Марк Бристоу.
Марк получил образование в Англии, а впоследствии решил там поселиться, и именно из-за него Гарриет поехала в Лондон, хотя в последнее время редко виделась с ним. Марк занимался рекламой. У него с его партнером Тоби Роджером было собственное агентство, но, как ни парадоксально, большую часть прошлого года Марк провел в Штатах. Он и сейчас находился там по каким-то важным делам. Если бы он был здесь, Гарриет, отчаянно нуждаясь в ком-нибудь рядом с собой, возможно, позвонила бы ему, а не Нику. А может быть, и нет. В некотором смысле Марк был слишком близок к семье, являясь почти неотъемлемой частью того мира, основы которого вдруг зашатались, но в то же время он был как бы аутсайдером. Какая бы правда ни открылась, она не отразилась бы на Марке. Фундамент, на котором зиждился его мир, остался бы в целости. Какие бы ветры перемен ни дули вокруг него, основополагающим принципам его существования они не угрожали.
Ник шевельнулся под одеялом, протянув руки к пустому месту, где должна была находиться Гарриет. Она застыла на месте в надежде, что, не заметив ее отсутствия, он снова заснет. Но через мгновение Ник снова повернулся, пробормотав хриплым спросонья голосом:
– Гарри! Ты где?
– Здесь, – прошептала она. – Спи.
– Почему ты встала? Простудишься!
– Не простужусь. – Ее раздражала его забота. Но разве не этого ей хотелось – чтобы кто-нибудь был рядом и заботился о ней? Так почему же теперь даже то, что он проснулся и разговаривает с ней, казалось ей вторжением в ее личную жизнь?
– Иди ко мне, милая.
– Со мной все в порядке.
– Нет, не в порядке, черт побери! – Он встал с постели, вскрикнув от холода.
– Боже, да здесь стужа, как в холодильнике! Ты выключила обогреватель?
– У меня нет обогревателя в спальне, Ник. Холод полезен для здоровья.
– Полезен для здоровья! Да ведь можно воспаление легких схватить! – Он сгреб ее в охапку, закутав вместе с халатом в одеяло, подтолкнул к кровати. Она позволила ему проделать все это, хотя ее раздражение усилилось. Не могла же она сначала попросить его остаться, а потом накричать за то, что он о ней заботится. Когда он придвинулся ближе, чтобы согреть ее теплом своего тела, она лежала в оцепенении.