И он пустился в объяснения насчет автомобиля и того, сколько ему необходимо горючего для нормальной работы. И так далее. У шашлычной он закричал:

– Стоп!

Беляев расплатился.

– Зачем отпустил?
– укорил его Комаров.
– Потом будем дергаться, ловить...

– Ничего, подергаемся... Но в этой тухлой машине я ехать не мог.

– Я и не заметил, что она тухлая, - сказал Комаров.

За столик в шашлычной садиться не стали, а прошли прямо к стойке, где светились ряды бутылок.

– По сто пятьдесят коньячку?
– спросил Комаров, поблескивая очками.

– Бери.

– На что?

– Ты заказывай, я заплачу, - сказал Беляев.

Толстая буфетчица презрительно посмотрела на Комарова, на его красный нос и сказала:

– Хоть бы кепку снял!

– Сама такая!
– пошутил Комаров.

– В одежде обслуживать не буду!
– уперлась буфетчица.

Пришлось идти в гардероб. Посетителей было немного. Разделись. Взяли по сто пятьдесят коньяку и пару шашлыков, сели к окошку, у тюлевой занавески.

– Ну, за что выпьем?
– спросил радостный Комаров.

– За то, чтобы ты не пил.

Комаров скорчил дурацкую физиономию и всем видом показал, что он обиделся.

– Как ты не понимаешь, Коля, что нельзя в процессе напоминать об этом. Что толку говорить больному, который прикован к постели, что он больной. Ну, подойди к нему, он еле дышит, а ты ему еще ляпни: вы тяжело больны! Что за бред. Давай выпьем за веселье, за хорошее настроение, за то что еще один год подходит к концу... Сегодня какое число?
– вдруг спросил он.

– Девятое декабря, - подсказал Беляев.

– Вот, девятое декабря 1971 года, нам по двадцать пять... Мне меньше чем через месяц стукнет двадцать шесть, все хорошо. И особенно мне хорошо сейчас, в этот момент, когда в стакане коньяк, когда я знаю, что не потону, когда ты, Колька, рядом со мной, когда все мысли - в сторону! Замечательно, просто замечательно. Мы всем тачки сделаем! Будь спок! Я навострился красить будь здоров! Но, понимаешь, мне самому тачка нужна. Чего я сторожем сижу у этих недоделанных? Пусть сами себя сторожат. Знаешь, сидишь иногда там, грустишь, тоска дикая, денег нет, курить хочется, выпить хочется, а не на что. Разве это жизнь?

– Ладно, давай выпьем за хорошее настроение, - прервал его Беляев. Может быть, ты прав. Всему свое время.

Они выпили и с удовольствием съели горячий, довольно-таки сносный шашлык из свинины. Настроение самым заметным образом улучшилось, и уже самому Беляеву не хотелось, чтобы это настроение проходило. Следующее такси было новое, но и на нем не доехали до Лизиной работы, а тормознули у ресторана.

– У нас спецобслуживание!
– преградил им дорогу швейцар и захлопнул перед носом стеклянную дверь.

Беляев быстро показал ему через стекло десятку. Дверь послушно открылась. Было два часа дня, на улице еще поблескивал под солнечными лучами снежок, на душе было хорошо и хотелось кутить. Разделись, взяли номерки, заказали триста коньяка и по котлете "по-киевски".

– Мне нужна тачка, - говорил мечтательно Комаров.
– Ты сделаешь мне тачку?

– Подожди, будет тебе тачка.

– А ты что, сам не хочешь тачку?
– спрашивал Комаров.

– Пока не хочу. Зачем выделяться.

– Нужно какое-нибудь дело провернуть, - после выпитого, вновь размечтался Комаров.
– Надоело безденежье.

– Это я должен тебе дело придумать?

– Я вообще... На тачках много не заработаешь. Ну, что мы две-три машины в год толкаем? Разве это заработок.

– А ты думай, - сказал Беляев, ковыряя вилкой котлету.

– Я думаю...

– Что-то плохо думаешь, что без денег ходишь, бычки в гараже подбираешь... Лучше ты завязывай с этим делом. Возьмем, так и быть, тебе тачку...

– Точно?

– Точно. Будешь меня возить.

– Это другой разговор, Коля. А то бросили меня совсем. И оформи меня куда-нибудь.

– Подумаю. Ты только, - он хотел сказать не пей, но решил не портить Комарову настроения, - Светке позвони, скажи, что сегодня придешь поздно.

– Потом позвоню...

– Нет, ты сейчас позвонишь и скажешь, что придешь поздно.

– Я не хочу портить себе настроение, - сказал убежденно Комаров. Понимаешь, когда пьешь, нельзя делать то, что может испортить настроение. Нужно держаться на поверхности. А ты все время меня толкаешь ко дну. Позвони сам, но так, чтобы я об этом не знал. И чтобы ее реакции не услышал.