Шрифт:
– Все ясно, о чем тут разговаривать?
– сказал Беляев и потянулся к сигаретам.
Отец заметил это, сказал:
– Ты же, вроде, не куришь.
– Большого умения не требуется.
Отец опять взял эту проклятую тряпку, чтобы тереть теперь шкафчик. Он выступал против идейных маньяков, а сам был маньяком чистоты.
– У тебя есть кофе?
– спросил Беляев.
– Нет. Я и так псих. Зачем мне кофе? Могу сделать чай.
– Я чай не хочу.
– Тогда выпей молока. Я утром покупал.
– Молоко не пью... Сколько ты в месяц зарабатываешь?
– вдруг спросил Беляев.
– На жизнь хватает.
– Примерно?
– По-разному, но не меньше сотни.
– Все переводами кормишься?
– Переводами. Без них я бы пропал. От шкафчика отец перешел к газовой трубе над плитой, тер он ее с повышенной энергией, так что дряблая морщинистая кожа на исхудавшем лице немного порозовела.
– Кого ты имел в виду, когда говорил о маньяках?
– спросил Беляев, хотя ответ предполагал заранее.
Отец не спешил с ответом, он драил влажной тряпкой трубу. И не стал конкретизировать ответ, а отозвался туманно:
– Всех, кто пользуется словом "должен"...
– Проповедников, нравоучителей?
– уточнил Беляев.
– Тех, кто, пользуясь словом "должен", собирает свои подати. Это самый примитивный тип людей. И самый примитивный способ заработать себе на жизнь. Ты читал когда-нибудь Новый Завет?
– Читал.
– Никогда в жизни не видал более примитивного текста! А ведь были уже Гомер, Платон... Религиозные маньяки писали. Безграмотные фанатики. Правильно говорит Ницше, что Христос - это идиот!
– Ты не боишься, что тебя Бог покарает?
– спросил в каком-то нервном испуге Беляев, слушая из уст отца собственные мысли.
– Бога нет!
– резко бросил Заратустра, отрываясь со своей тряпкой от газовой трубы и переходя к холодильнику, старенькому, пожелтевшему "Северу".
– А вдруг все-таки есть? Ну, не такой примитивный как Христос или Иегова, или Саваоф, или Яхве, что одно и то же...
– Бога маньяков нет! Есть то, о чем маньяки не знают... Жизнь! А жизнь меня не покарает. Я уже покаранный.
Беляев пожал плечами, явно не удовлетворившись ответом.
– Значит, для себя ты не уяснил этого вопроса, - сказал он.
Отец на мгновение прервал мойку холодильника, как-то подозрительно хихикнул и сказал:
– Бог - это я! Ты понял. Я и караю, я и жизнь даю. Например, тебе дал жизнь!
– Но и тебе кто-то дал жизнь.
– Мои родители...
– А у Бога нет родителей.
– Есть! В том-то и дело, что есть. Его родители - маньяки! Все эти Моисеи-евреи!
– Но Будду придумали не евреи.
– Евреи - это не нация, это маньяки!
– сказал Заратустра.
– Ты хочешь сказать, что у китайцев и японцев есть свои евреи?
– Я хочу сказать, что у них есть маньяки.
– Нет, ты выражайся точнее, - настаивал Беляев.
– Либо у китайцев и японцев есть евреи, либо их нет.
– Евреи есть в каждом народе!
– вдруг сделал всемирно-историческое открытие отец.
– И у нас, у русских?
– А чем русские лучше других? В семье не без еврея! Не в смысле еврея как еврея, а в смысле русского как еврея. Смысл - все погибнут, но мы останемся. Как иеговисты, почитающие Бога-Отца, своего Саваофа-Яхве-Иегову, не верят ни в Бога, ни в черта, ни в бессмертие души, предрекают уничтожение всего человечества в битве Христа с Сатаной, кроме самих себя. А я не верю ни в концы, ни в начала, ни в народы, ни в царства... Я верю в жизнь с пояснением - эгоизм.
– А в эбеновое дерево ты веришь?
– Это черное дерево, что ли?
– Черное.
– В черное дерево верю. Оно живое.
– В оперу Вагнера "Гибель Богов" веришь?
– Только в увертюру, - сказал отец, принимаясь драить тряпкой стену кухни, крашеную в бежевый цвет.
– Почему же ты не веришь, что мы с тобой будем хорошо жить в одной большой квартире?
– спросил Беляев.
– Потому что я эгоист, - сказал в ответ Заратустра.
– Я тоже эгоист и даже, может быть, больше, чем ты.
– Нет, такого эгоиста, как я, надо еще поискать!
– Не думаю, что я...
– А я думаю. Ты еще не совершенный эгоист. Тебе нужно еще поучиться, пожить. У тебя жена, трое детей! Какой же ты эгоист? Так, заменитель. Не кожа, а дерматин!
– Ну, а я у тебя есть. Значит, и ты не эгоист.
– Ты у меня есть чисто умозрительно. Я тебя год не видел, три не видел, пять не видел, а детского тебя совсем не видел!
Это он хорошо сказал, "детского", Беляеву очень понравилось это выражение.